В тени охотника 2. Седьмой Самайн
Шрифт:
– Только от тебя? – уточнил Гейл, отходя на пару шагов в сторону, сжимая кулаки и сверля взглядом неподвижную фигуру в черном, вокруг которой поднимался клубящийся белесый туман.
– А от него – еще дальше, – вздохнула я. – Если хотя бы половина того, что я слышала о вортигенских чародеях – правда, то он не пощадит нас обоих. Не лезь, Гейл – и сможешь дописать свою балладу до конца.
Снег тихо поскрипывал под ногами при каждом шаге, пока я шла через площадь с непокрытой головой, ощущая легкие морозные укусы на щеках и кончиках ушей. С еле слышным звоном сплеталась вокруг меня колдовская защитная сеть, ячейки которой цепляли на
От неожиданности я споткнулась, нарушив концентрацию, защитная сеть, обернувшая меня тугим коконом, неожиданно ослабла и провисла.
Потому что я знала этого чародея, знала узкое худое лицо с пронзительными зелеными глазами и глубоким, так и не исчезнувшим шрамом на лбу, практически скрытым под темными волосами. Но думала, что он уйдет из моей жизни после того, как его голову чуть не раздавил охотник Валь перед воротами монастыря, в котором я пряталась…
– Грач, – еле слышно выдавила я, опуская руки и растерянно глядя в лицо чародея-полукровки, с которым прожила под одной крышей несколько лет.
Лучший волшебник в нашем поколении, самый талантливый и способный, Грач отличался молчаливым и нелюдимым нравом, но при этом никому и никогда не отказал в помощи. Ни ребенку из новеньких, только-только постигавшему свои Условия, ни сверстнику, безуспешно бьющемуся с очередной формулой зелья. Никому.
В том числе и мне.
Я помнила, каким он был всего три года назад – стоящий у подножия горящей Одинокой Башни, когда одна лишь его сила душила неистовое пламя, рвущееся из окон и распахнутого дверного проема, когда он вывел детей наружу из зарождающегося пожара, созданного обезумевшей Наперстянкой. Как он выкладывал всего себя, отдавал все, что было, по капле выдавливая, выжигая в себе человеческую душу-птицу – только чтобы сохранить наш общий дом, нашу Одинокую Башню…
– Здравствуй, Арайя, – негромко ответил он и шагнул мне навстречу, держа перед собой раскрытые ладони. – Я не думал, что это будешь ты.
– Грач, – я подошла ближе, глядя в его еще больше осунувшееся лицо. Кровь фэйри стала видна в нем гораздо сильнее, чем раньше, и если во время обучения в Одинокой Башне я и не подозревала, что он – полукровка, и потому не обременен Условиями, как остальные, то сейчас его наследие было заметно невооруженным глазом. – Ты сильно изменился.
– Ты тоже, – он чуточку печально улыбнулся, и я поняла, что зубы у него тоже изменились, стали мельче и острее. – Я знал, что в Эйре скрывается неотмеченный чародей, но понятия не имел, что это ты.
Тихий, болезненный вздох, коротко стриженая голова Грача опустилась, плечи напряглись. Он протянул руку – и я почувствовала призрачное, едва ощутимое касание теплой магии на своей щеке.
– Мне так жаль, что это именно ты, Арайя. Не представляешь, насколько жаль. – Полоса тепла растаяла, а Грач вскинул голову, глядя на меня застывшими, будто зеленое стекло, глазами. – Но у меня есть приказ, которого я не могу ослушаться. Поэтому я спрашиваю тебя, Арайя из Одинокой Башни. Пойдешь ли ты по доброй воле на верную службу в Орден города Вортигерна?
Я отшатнулась, едва не поскользнувшись на тонкой ледяной корочке, оказавшейся под ногой, замотала головой, отказываясь верить услышанному.
– Мне еще четыре года осталось,
Холодная усмешка, растянувшая узкие губы, сделала моего друга детства совершенно неузнаваемым.
– У меня есть приказ. И поверь моему опыту – лучше соглашайся сразу. Гораздо удобнее носить метку Ордена на воротнике рубашки, чем на теле. – Грач повернул голову и слегка оттянул тугой ворот куртки, чтобы продемонстрировать краешек алой воспаленной кожи и малиновый рубец, похожий на верхушку рукояти меча. – Они ставят клеймо несогласным каленым железом и у таких полукровок, как я, оно так и не заживает полностью. Ты человек, поэтому у тебя, возможно, заживет, но хочешь ли ты до конца дней своих носить на своей нежной шейке рабскую метку? Ведь придется выполнять приказы не только во благо Вортигерна, но и прихоти свободных волшебников, которые не всегда бывают приятными и целомудренными.
Краем глаза я заметила, что Гейл неторопливо обходит площадь по кругу, оказываясь по правую руку от меня, держа руки слегка заведенными за спину, и тогда Грач еле слышно вздохнул и покачал головой.
– Твоему другу не стоило вмешиваться.
Я не успела ничего предпринять – лишь увидела, как глаза полукровки полыхнули кошачьей зеленью, и менестреля рывком подбросило в воздух на два человеческих роста, крутануло и с силой ударило о снег, оставив Гейла лежать неподвижно в неестественной, распластанной и какой-то изломанной позе.
У меня не было времени, чтобы что-то ощутить внутри, кроме разом образовавшейся холодной пустоты, из которой мгновенно выплеснулось заклинание «паутины», накрывшее нас с Грачом незримым куполом, опутавшее фэйри-полукровку тонкими прозрачными нитями. Нет больше прошлого, нет моего друга, который из последних сил гасил ревущее пламя, бушующее в Одинокой Башне. О том, остался ли еще скрипач на этом свете, я старалась даже не думать. Это все – потом, если только это «потом» для меня состоится.
Потому что здесь и сейчас, в стылой сумрачной мгле, пронизанной тончайшими серебристыми нитями моего колдовства, осталась только я и фэйри-полукровка, глядящий на меня зелеными кошачьими глазами с узкого исхудавшего лица.
Динь!
Как капля воды, упавшая с сосульки, тонкий хрустальный звук, вызывавший мгновенную дрожь во всем теле. Я выставила перед собой «зеркало» за мгновение до того, как Грач сложил пальцы щепотью и сбросил в мою сторону первое, пробное заклинание. В Башне мы его называли «перышко» – потому как оно могло лишь «пощекотать», легонько зацепить противника. А еще – позволить измерить его силу и высоту пика Условий.
–
Прячешься, – усмехнулся Грач, делая неуловимо быстрое движение рукой и оборачивая себя мерцающим коконом. – Но ты определенно многому научилась с той ночи, когда бросила меня умирать за монастырским забором.
Дзинь!
В сторону! Назад!
Я едва успела отскочить от взорвавшейся у меня под ногами мостовой. Комья слежавшегося снега вперемешку с мелкими камушками от раздробленных булыжников окатили меня щедрой волной, а «паутина» снова предупреждающе звенела, и не отдельными аккордами – а гулким, слитным, пугающим до дрожи ансамблем. Уже не увернуться – только защищаться и при первой же возможности напасть и ударить наверняка, поскольку второй попытки мне уже может не представиться.