В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая
Шрифт:
– В школе Марол мы играем, потом уходим на перемену, потом снова играем, а потом обедаем, – так Адарш, мальчик из Непала, описывал свою учебную программу. После уроков он приходил к Манджу. Здесь всегда можно было почерпнуть какие-то знания. Бывало, что девушка просто пересказывала своим маленьким слушателям литературные произведения, краткое содержание которых ей задали выучить в колледже. Конечно, они, как и их юная преподавательница, не могли понять, о чем говорится в романе про миссис Даллоуэй. Однако им удалось усвоить, что Отелло недолюбливали и презирали из-за того, что он был темнокожим.
Дверь распахнулась, и в дом влетел один из учеников Манджу. Мальчик пронесся по коридору с такой скоростью, что со стены упал плакат с портретом Бал Тхакерая, престарелого основателя Шив сены.
– Дево,
Тут она подняла глаза от его ног, оставивших грязные следы на полу, и посмотрела ему в лицо. Оно было залито кровью.
– Ай-ай! – заплакал мальчишка, схватившись за голову. – Такси…
Дети из Аннавади очень часто попадали под машины. Движение в округе было напряженным и беспорядочным. Самым опасным считался участок дороги прямо рядом со школой Марол. Если, не дай бог, попадется неопытный водитель, да еще разговаривающий за рулем по мобильному телефону, встреча с ним могла иметь для ребенка летальный исход. Манджу вскочила, схватила стоявшую рядом с плитой банку с куркумой и стала посыпать желтым порошком разбитую голову мальчика. Эту специю использовали не только во время свадеб [53] , но и в качестве обеззараживающего средства для открытых ран. Манджу стала энергично растирать порошок, пока он, смешавшись с кровью, не превратился в яркую оранжевую пасту. Девушка с усилием вдавила пасту в рану, и еще раз тщательно осмотрела голову, чтобы удостовериться, удалось ли остановить кровь. Тут в кухню ворвалась мать Дево, одноглазая вдова. В руках у нее был кусок металлической арматуры.
53
На индийской свадьбе принято сыпать куркуму перед женихом и невестой, когда они выходят к гостям. – Ред.
– Чтоб тебя машиной переехало! – вопила она. – Чтобы тебя черти взяли! Ты опять шел по проезжей части и считал ворон?! А теперь ты помрешь у меня на руках!
Дево живо нырнул под деревянный буфет, где семейство Манджу хранило всякие припасы. Из этого укрытия он жалобно завывал, предвидя скорую расправу.
– Нет! – закричала Манджу, – Только не по голове! Он и так ранен!
– Я тебе все зубы выбью! Я тебя всего исполосую, – орала одноглазая женщина.
Лечение болезней или травм обходилось жителям Аннавади очень дорого. Многие на этом разорились. Бедная мать Дево и так уже была в долгах: алчный кредитор одалживал ей деньги под сумасшедшие проценты, когда ее недавно скончавшийся муж лежал в больнице.
– А что было бы, если бы ты пострадал сильнее? Скажи мне, Дево? Чем я заплатила бы врачам? У меня нет ни рупии на то, чтобы спасать твою жизнь!
– Прекратите, – возмутилась Манджу, безуспешно пытаясь схватить женщину за руку и отвести железку подальше от головы ее сына. Раул, конечно, проснулся и с вытаращенными глазами наблюдал за происходящим. Он знал, что поскольку в их дом на занятия приходят дети, здесь часто разыгрываются семейные сцены.
В более спокойной обстановке Манджу попыталась бы понять и пожалеть мать мальчика. Родители всегда побаивались потоков автомашин и других многочисленных опасностей, которым могли подвергнуться их дети. Сами же маленькие обитатели трущоб вряд ли понимали, что им грозит на шумных улицах. Конечно, Манджу ненавидела любое насилие и протестовала против рукоприкладства в общении с младшими. И все же она понимала, что иногда крайние меры, как тот умышленный и осторожный удар топора, который нанесла ей мать, может дать положительный эффект. Напуганный до полусмерти ребенок впредь не повторит проступок и будет осторожнее.
Однако вдова явно потеряла контроль над собой и вряд ли могла бы преподать полезный урок сыну. Поэтому Манджу протиснулась между ними и обхватила руками разъяренную женщину.
– Дево, пообещай матери, что ты больше никогда не будешь выходить на проезжую часть, – произнесла она, задыхаясь.
– Не буду! – выдавил из себя всхлипывающий мальчик. – Я больше так не буду!
Перед тем, как уйти, женщина метнула единственным глазом суровый взгляд на Манджу и заявила:
– Если
Манджу снова взялась обрабатывать рану Дево. Но тут явилась маленькая девочка и обиженно сказала:
– Учительница, вы опаздываете на занятия!
Тогда девушка сняла с головы тонкий шарф, весь измазанный кровью и куркумой, и ответила:
– Пойдем, соберем всех.
Оставлять уже пришедших учеников одних в своем доме она не хотела – эти обязательно будут рыться в ее вещах, причем это будет похуже, чем братья, вечно утаскивающие у нее крем для лица.
Выйдя на улицу, она плотно сжала губы, будто была на кого-то сердита. На самом деле так делали все, кто не хотел наглотаться мух. Их тут был целый рой. Похоже, это были единственные существа, интересовавшиеся продуктами устроенной Айшой бакалейной лавки.
– Класс, за мной! – позвала Манджу, выйдя на майдан. Она легко переступала через кучки мусора, сортировкой которого в этот момент занимался Абдул. Манджу знала его, потому что Раул все время гулял вместе с его братом Мирчи, но, конечно, никогда с ним заговаривала. Да и вообще он, по мнению девушки, был какой-то нелюдимый.
– Дети, собирайтесь быстрее, – громко объявила она, войдя в один из переулков и хлопнув в ладоши. – Пхут-а-пхут! Пора, пора!
Вообще-то бегать за ними и подгонять их не вменялось ей в обязанность. К чему учителю еще одна забота? Ведь это их личное дело, приходить или нет.
Но ей нравилось вот так свободно ходить по улицам, стучать в двери, прислушиваться, о чем говорят в соседних хижинах и все это с сознанием выполняемого долга: она на работе, никто не станет возмущенно сплетничать, гадая, с какой это стати Манджу забрела сюда.
Сегодня на улицах судачили о скандале с рекламными плакатами мотоциклов «Хонда». Некая фирма из города Силоам Спрингс в американском штате Арканзас предоставила около тридцати мотоциклов благотворительной организации World Vision, которая спонсировала тридцать детей в Аннавади и должна была вручить им эти дорогие подарки. Однако социальные работники, которые должны были проинформировать жителей квартала об этой акции, припрятали плакаты, на которых говорилось о спонсорских подарках. Манджу всегда с удовольствием слушала о местных интригах, развивающихся без участия ее матери.
Один за другим ученики выходили из своих лачуг. В основном это были девочки младше двенадцати лет в выцветших платьицах. У некоторых были сломаны молнии сзади, так что хорошо были видны костлявые спины и торчащие лопатки. За маленькую Шадру Манджу не волновалась – она от рождения была худенькой, как и ее мать, работавшая на строительстве дорог и ворочавшая булыжники, пока у нее не сдали легкие. Хуже обстояло дело с Лакшми. Та совсем отощала, потому что ее мачеха приберегала всю еду для собственных детей. Рядом шла одиннадцатилетняя дочь хозяина местного борделя и вела за руку младшего брата. На ней были тесные черные велосипедные шортики; в ушах качались и позвякивали крупные сережки. Эти дети предпочитали проводить время на улице, особенно когда клиенты приходили для получения сексуальных услуг. И уж конечно, они убегали из дома, когда посетители являлись, чтобы заняться сексом с их матерью.
Для многих из этих ребят школа Манджу не была «промежуточной». Вряд ли в жизни им удастся получить еще какое-либо образование, кроме этого.
Вся собравшаяся компания проследовала к дому еще одной ученицы Манджу – ее подруги Мины. Правда, она участвовала в занятиях тайно. Ее консервативные родители полагали, что девушке учиться ни чему: от этого она становится более строптивой. Но Манджу удавалось прибегать к разным хитростям, чтобы обучать подругу азам английского.
Пятнадцатилетняя Мина была первой девочкой, родившейся в Аннавади два года спустя после того, как ее родители, вместе с другими тамилами, осушили здесь болото. Она принадлежала к касте далитов. Манджу относилась к касте кунби, традиционно занимавшейся сельским хозяйством. Кунби была одной из низших каст, но все же выше далитов. Сами девочки считали, что все это устаревшие предрассудки. Они были неразлучны: обе любили танцевать и всегда умели хранить секреты, которые поверяли друг другу.