В тисках Джугдыра
Шрифт:
Мы с Василием Николаевичем, не желая своим присутствием мешать товарищам, уходим в палатку и отдаемся счастливому покою.
II. Будни геодезистов. – На вершине Джугджурского хребта. – Высокогорный лагерь. – Постройка пункта. – Пурга. – Неожиданный гость.
Когда мы с Василием Николаевичем проснулись, Александр Пресников уже был в лагере, за ним сходил Лебедев с рабочими. Они принесли груз на себе, а нарты бросили на последней стоянке. Вечером собрались у костра.
В подразделении Кирилла Родионовича Лебедева семь человек, включая его и Пресникова. Большинство его спутников – молодые парни,
Костер по-праздничному балует, ярко освещая стоянку и отбрасывая в глубину леса трепещущие тени старых лиственниц. Живописную группу представляют люди, расположившиеся вокруг костра, на котором доваривается ужин. Пресников бреется, согнувшись в дугу перед крошечным зеркальцем, установленным на полене. Дубровский и Евтушенко уже в который раз перечитывают письма, примостившись поближе к огню. Лебедев, разложив вокруг себя починочный инструмент, пришивает латку на сапог. Касьянов поварит. Он выкладывает из котла на сковородку куски мяса и поправляет костер. Кучум, вероятно в надежде на поживу, расположился поближе к мясу и хитрыми, воровскими глазами следит за Касьяновым. Отблески огня падают на плоские скуластые лица каюров, допивающих чай поодаль от костра.
Ко мне подсаживается Губченко, сияющий, как утреннее солнце. Ему повезло больше всех.
– Видели? Сегодня получил! – говорит он, показывая фотокарточку миловидной девушки с задорными глазами и пышной прической, а сам берет у сидящего рядом Василия Николаевича кисет и начинает скручивать толстенную цы- гарку.
– Опять к чужому табаку пристраиваешься! – заметил Лебедев.
– Да я, Кирилл Родионович, махонькую, побаловаться, – и Губченко тянется к костру за угольком.
После ужина немножко погрустила гармонь. Но усталость взяла свое, постепенно умолкали людские голоса. У палаток уснули собаки. Василий Николаевич, Лебедев и я задержались у костра.
– Мне кажется, зря разрешили Королеву вернуться в тайгу, – говорит Лебедев, кутаясь в телогрейку и ближе подвигаясь к огню. – Ехал бы к Нине, чего откладывает, управимся и без него.
– Так и намечалось, – отвечаю я. – Трофиму положен трехмесячный отпуск, и мы рассчитывали, что он поедет отдыхать к Нине, а потом вместе с нею вернется в экспедицию. Чего бы лучше! Да разве его убедишь! Какой, говорит, отдых мне, если вы все будете в тайге, да и с женитьбой не к спеху, долго ждал, подожду еще немного. Зимой и время будет и вы все съедетесь. Уговорил меня отменить приказ об его отпуске, и теперь я спохватился, да уже поздно. Ведь не выздоровел он как следует…
– Я бы тоже не поехал, – сказал Василий Николаевич, выпуская носом едкий трубочный дым. – Не представляю, как можно лето прожить без тайги, без котомки, без походов, без дичины на обед?! С тоски пропадешь!
Василий Николаевич встал, поправил костер, с хрустом выпрямил замлевшую спину. Метеорит огненной чертой пробороздил темный свод неба. В глубокой тиши уснувшего ущелья накапливался холод.
– Что ты завтра собираешься делать? – спросил я Лебедева.
– Хочу итти на рекогносцировку. Где-то близко должна быть главная вершина этой группы гольцов.
– И я видел ее со Станового, иначе бы мы не встретились здесь. Пойдем вместе, мне нужно показать тебе вершины, которые мы наметили под пункты на главных
– Мне бы не хотелось далеко углубиться по Становому, места там, кажется, скалистые, труднодоступные, тяжело будет вытаскивать строительный материал. Не лучше ли обойти его с восточной стороны?
– На Джугджурском хребте вершины кажутся более доступными, нежели на Становом, но каковы подходы к ним, не знаю. Надо будет разведать, – ответил я.
Лебедев встал, осмотрелся.
– Пора спать, утром рано пойдем, – сказал он, зябко поеживаясь.
Мы разошлись по палаткам. Одиноко догорал костер.
Когда я выбрался из спального мешка, еще безмолвно дремала тайга, будто забывшись в сладких весенних грезах, но уже чувствовалось, что недалеко до рассвета, вот-вот скоро на востоке вспыхнет румяная зорька.
Кирилл Родионович поднялся еще раньше и успел вскипятить на костре чай. Наскоро позавтракав, мы набрасываем на плечи легкие котомки с небольшим запасом продовольствия и покидаем спящий лагерь.
Поднимаемся по ущелью. Бледная луна, очень далекая и печальная, освещает наш путь. Под лыжами – хруст настывшей за ночь снежной корки. Мы карабкаемся на боковые склоны, пролазим сквозь чащу, идем по завалам. Чем выше мы поднимаемся, тем растительность скуднее. Уже на половине высоты гольца древесную растительность вытесняют лишайники и мхи. Снежный покров уплотнен, итти становится легче.
Взбираемся на верх отрога. Отсюда начинается подъем на голец. Я поторапливаю Кирилла Родионовича, хочется скорее подняться на вершину и сверху взглянуть на панораму хребтов при утреннем освещении. В это время воздух бывает прозрачным, свет и тени контрастнее выделяют линии водоразделов, лучше просматриваются межхребетные пространства, детали гор. Но вот уже час, как идем по отрогу, а голец все еще далеко и, кажется, не приближается, а отдаляется. В горах расстояние очень обманчиво.
– Посмотрите, каких пятаков медведь надавил, – сказал Лебедев, останавливаясь на узком перешейке гребня.
На снегу – глубокие отпечатки тяжелых лап крупного зверя. Следы пересекли вкось наш путь и потянулись ровной стежкой через вершину соседнего ущелья в северо-западном направлении.
Мы присели отдохнуть. Кирилл Родионович, не торпясь, достал кисет, оторвал клочок бумажки, свернул козью ножку и с наслаждением, понятным только заядлому курильщику, стал глотать дым.
Я подумал: почему все следы медведей, которые мы видели, начиная от Майского перевала до последней стоянки Лебедева, пересекали наш путь справа налево и шли, как мне сейчас показалось, в радиальном направлении к какому-то центру? Может быть, прав Улукиткан, который говорил, что где-то с осени остался корм и звери идут к нему? Я поделился своими мыслями с Кириллом Родионовичем и начертил на снегу схему направления медвежьих следов.
– У нас на Саяне в это время ищи медведя по крутым мысам, где рано появляется зеленка. Любит он, бестия, полакомиться, но здесь ведь нет травянистых мысов, по склонам больше россыпи. Может быть, не корм, а что-то другое приманивает его? Загадка интересная, жаль, что нет времени, – заключил Лебедев сокрушенно, задерживая на мне испытующий взгляд.
Я слушаю его и чувствую, как во мне растет желание повернуть лыжи по следу зверя и разгадать, что же гонит его в такую рань по снегу, через хребты, ущелья и что это за приманка? Но сейчас не до медведя, нужно построить пункт на гольце и до полной распутицы спуститься всем на Маю. К тому же у Лебедева и продукты на исходе.