В тот день…
Шрифт:
Яра откинула с лица волосы, и взгляд ее светлых глаз просиял.
– Я захотела хоть один раз себя счастливой почувствовать. А тогда можно было остаться неузнанной под личиной.
Радко смотрел на нее, потом отвел глаза, словно смутился.
– Ладно. Было это… и пусть. А вот Озару ты поведала об этом зря.
– Я ему вообще все рассказала. Он такой был… Всю душу хотелось ему раскрыть. Воистину чародей.
Ее слова почему-то разозлили Радко.
– А вот я ему душу никогда не раскрывал. Он знал, как с людьми говорить, но тут, – Радко прижал руку к груди, – вот тут у меня не было веры к нему. Ну да ладно, что об этом говорить. Так что думаешь, это Озар Жуягу убил? Из-за того, что тот столь странно держался, невольно привлекая
Яра облизнула губы. Пить хотелось, несмотря на холодную сырость поруба. И сердце стучало. А ведь ей надо было успокоиться и толково все изложить.
– Помню, что тогда Жуяга все же переговорил с волхвом. И, как я заметила, страх его после их разговора как будто на убыль пошел. Он даже веселый к вечеру был. Ну, думаю, попустило нашего плешивого. А утром я его мертвым нашла. И сразу к Озару. Они же со Златигой спят как убитые, лишь мычат во сне, – пришлось облить их из кувшина. Но потом произошло нечто, на что я вроде как и обратила внимание, но значения не придала. Овчины постельные Озар на перилах гульбища развесил. Я еще подумала – с чего бы это? Ну, хозяйственный мужик, следит за порядком. И все же не так уж много воды я на них вылила, чтобы на просушку шкуры вешать! Теперь понимаю. Помнишь, Озар говорил, что тот, кого Тихон увидел ночью, шел накрытым? Хитер был волхв. Овчин в доме у нас много, а только его вымокла под ливнем. И до утра была влажной. Вот ему и надо было, чтобы этого никто не заметил. Сушиться вывесил якобы после того, как я их будила, поливая водой.
– Но тогда это не показалось тебе подозрительным?
Яра лишь покачала головой. Не до того было. Озар ее вопросами о сонном зелье донимал, вот и отвлеклась.
– Посуди сам, Радко, они все твердили, что я их опоила. Мне даже не по себе тогда сделалось. А потом, поразмыслив тут, вспомнила все и решила, что Озар сам добавил сонного зелья в узвар в кувшине. Ведь ему было нужно, чтобы Златига спал непробудным сном. Его он и опоил.
– А зелье где взял?
– Жуяга тогда уходил со двора за вениками для бани. Сама я его же и отправила. И долго он ходил. Я еще пожурила плешивого, но решила, что он просто желал от страшившего его волхва держаться подальше. Но теперь думаю, что он вполне мог за время отлучки побывать у кого-то из людей волхвов, те его успокоили и передали склянку с маковым отваром для Озара. Я при последовавшем затем разговоре Озара с Жуягой не была, но могли они как-то условиться, что Жуяга будет на конюшне ночью. Когда же в потемках Озар туда пошел, то он уже не говорить с плешивым намеревался, а избавиться от него, чтобы чего не вышло. Ну и чтобы концы в воду.
Радко задумчиво смотрел перед собой. Затем, резко откинув лезшие на глаза волосы, сказал:
– А ведь пес его наш не тронул. Вроде как должен был лай поднять, но не кинулся.
Яра усмехнулась невесело:
– Озар все продумал. Он и Лохмача нашего к себе постарался приручить. Лещ еще удивлялся: надо же, кудесник какой, едва не с первого вечера сторожа нашего четверолапого приманил, приласкал. Может, потому и приласкал, чтобы собака его признала ночью и шум не подняла.
Радко откинулся на стену бревенчатого поруба. Смотрел перед собой. Всего с десяток локтей было в этом земляном узилище, узком и холодном, так что они сидели с ключницей друг против друга, только факел потрескивал над ними, давая неровный свет.
– Если все верно говоришь, – начал Радко, – то Озару было нужно кого-то из наших сделать виновным. Ну, чтобы перед Добрыней отчитаться чин чинарем. И Жуяга, который таким дерганым был, вполне подходил, чтобы на него указать. На уже мертвого. Но ведуну надо было убедить Добрыню. А тот бы не поверил, если бы Озар стал доказывать, что какой-то холоп ни с того ни с сего вдруг решил доброго господина убить.
– Он так и говорил, что, дескать, Жуягу надоумили на то и подкупили. И мог это сделать кто-то из наших. Только так он мог от волхвов и их подельников отвести подозрение.
–
– Тихон видел его из окошка. Не признал… а может, что-то и подозревал. Как я сейчас жалею, что мальчишку не расспросила как следует! Тихон же волхва явно недолюбливал. Впрочем, он ко всем волхвам с неприязнью относился. А в тот вечер, когда я к тебе к истоку Кудрявца ходила…
Тут она умолкла. Радко тоже молчал. Обоим странно и тревожно было касаться этой темы. Но Яра все же продолжила:
– Я тогда и впрямь поздно вернулась. Опустила засов на воротах и ходила по двору как потерянная. Я сразу поняла, что не меня ты ожидал в указанном месте. И даже догадалась, кого покликал. Вот и была сама не своя. А Озар и впрямь мог увидеть, как я хожу во тьме. Может, тогда ему и пришла в голову мысль избавиться от Тихона, который наверняка не все ему поведал, когда он мальца расспрашивал. Ох, не знаю, Радко, не знаю. Да только злодеем в нашем доме был именно Озар. Которому я так верила…
И тут Яра не сдержалась, заплакала.
Радко вдруг сказал:
– Знаешь, почему я сюда пришел? Я же тебя давно знаю. И не верилось мне, что ты своих убивать начнешь. Особенно Тишку. Ты с ним всегда такая ласковая была. Ну и что с того, что по ошибке паренек тебя ко мне вызвал? Из-за такого не убивают. Озар говорил, что ты, дескать, опасалась, что Тихон мог тебя той ночью опознать. Никого иного не мог, а тебя вдруг узнал бы. Но это я позже подумал. А когда тебя уводили…
– Знаю, ты меня ненавидел люто. Вы все меня ненавидели. Я это чувствовала, и горько мне было. Столько лет прожили вместе, а тут чужому сразу поверили… А еще мне было стыдно. Даже сказать ничего не могла в свое оправдание, как будто придавило меня чем-то, дышать было тяжело. Такая уж, видать, я уродилась – от общего внимания теряюсь. Особенно от злого внимания.
– А тут еще Загорка Голицу отравила, – произнес через время Радко. – Но ее-то Озар легко расколол. Глупая девка Загорка. Зачем на такое решилась, когда ведун в доме? А Добрыня наверняка только бoльшим уважением к Озару проникся. Но как же Вышебор? Озар мог и на него указать.
– Я не хочу говорить про Вышебора, – тихо молвила Яра. – Той ночью Озар меня от него спас. И думалось мне, что он лучше всех на белом свете! Спаситель мой негаданный. Разве могла я решить, что потом он меня же…
Она опустила голову, вздохнула. Но через миг все же выпрямилась и продолжила:
– Озар меня уличал в том, что я Мирину в тот вечер не покликала, когда все сошлись в переходе перед горницами. На этом его основное обвинение держалось. Но я тогда зла была на нашу купчиху. Думала, что она может за Вышебора вступиться, а меня тут же велит гнать! Я же и впрямь за тебя тем вечером заступилась, да еще намекнула, что она обязана тебе своим положением. Это хоть ты не отрицаешь?
– Нет, – тихо молвил Радко. – Она и правда пришла ко мне на сеновал, когда Ярилу гуляли. Дольма тогда на службу христианскую уходил, всенощную стоял. Троицей этот день называется у христиан, празднуют они его, вот брат и отсутствовал, отправившись во храм. А я остался ночевать на сеновале. Я люблю спать на скошенном сене – оно так ароматно пахнет в эту пору. И вдруг… Мирина явилась. И такая она была… Я и помыслить не мог, что так это может быть с ней. На следующую ночь я опять ждал Мирину, и она пришла. И потом снова… Как Дольма задержится или уедет, она ко мне бегала. А кухарка Голица тогда следила, чтобы нам никто не помешал, не проследил. Только ей Мирина и доверяла. А после Дольма все больше дома оставался и наши свидания прекратились. Причем Мирина даже не смотрела на меня, словно забыла в единый миг то, что случилось на травах скошенных. Я же тогда, казалось, сам себя потерял от тоски по ней… Хотя зачем я тебе это рассказываю?