В тропики за животными
Шрифт:
Кеннет подвел нас к приветливому старику, сидевшему на залитом солнечным светом пороге своего дома. На нем не было ничего, кроме ветхих шортов, которые когда-то были цвета хаки, а теперь представляли собой сплошную заплату.
— Это вождь,— сказал Кеннет и представил нас. Вождь по-английски не говорил, но с помощью Кеннета приветствовал нас и пригласил расположиться в заброшенной хижине на дальнем конце деревни. Когда сюда наведывался миссионер, эта хижина служила церковью. Кинг Джордж тем временем организовал деревенских мальчишек, и те перетащили к церкви весь
Вместе с Кеннетом и Кингом Джорджем мы спустились к реке. Кеннет некоторое время повоевал с мотором, тот, в конце концов, завелся, и лодка рванулась от берега.
— Я возвращаться одна неделя потом! — прокричал Кеннет сквозь рев мотора и скрылся за поворотом.
Почти весь день ушел у нас на распаковку, разбор снаряжения и устройство маленькой кухни возле хижины. Закончив дела, мы отправились бродить по деревне, стараясь не проявлять чрезмерного любопытства: сначала, вероятно, надо было познакомиться с ее обитателями, а потом уже заглядывать в хижины и фотографировать. Во время прогулки мы завели знакомство с Кларенсом, веселым парнем лет двадцати с небольшим. Устроившись в гамаке, Кларенс был поглощен плетением какой-то корзины. Он приветствовал нас с искренним радушием, но дал понять, что в настоящий момент слишком занят и может позволить себе перекинуться с нами лишь парой слов.
К вечеру мы вернулись в свою церковь и стали обдумывать планы на ужин.
В дверях появился Кларенс.
— Спокойной ноти,— сказал он с широкой улыбкой.
— Спокойной ночи,— отвечали мы, уже информированные, что так здесь обычно приветствуют по вечерам.
— Я несу вам эти стуки,— сообщил он, кладя на пол три больших ананаса. Затем он уселся на пол, удобно прислонившись к косяку.
— Далеко приехали? Мы подтвердили.
— А засем сюда приехали?
— Наши люди, далеко отсюда, за морем, ничего не знают об акавайо на Мазаруни. Мы привезли с собой всякие штуки, чтобы делать картинки и записывать звуки, а потом показать нашим людям, как вы делаете хлеб из кассавы, как строите лодки и вообще как вы живете.
Кларенс слушал с недоверием.
— Думаес, кто-то там, далеко, хотет знать такие стуки?
— Конечно.
— Ладно, наси люди покасют вам, если вы правда хотите,— сказал Кларенс все еще с некоторым сомнением.— Но вы, позалуста, покази мне все эти стуки вы привосить.
Чарльз вытащил камеру, и Кларенс с восхищением приник к видоискателю. Затем я продемонстрировал ему магнитофон. Эта «стука» потрясла его еще больше.
— Это холосый стуки,— заключил Кларенс со сверкающими энтузиазмом глазами.
— Есть еще одна штука, ради которой мы приехали,— сказал я.— Мы хотим найти разных животных: птиц, змей, вообще все, что здесь водится.
— Ага! — воскликнул Кларенс.— Кинг Дзордз сказал мне про один теловек вы оставлять взад в Камаранге, он мозет поймать змей и совсем не бояться. Правда, такая стука Кинг Дзордз сказал?
— Да,— ответил я,— мой друг ловит все штуки.
— И ты тозе змей ловить? — поинтересовался Кларенс.
— Ну да,— ответил я скромно, не в силах упустить шанс заработать даровой престиж.
Кларенс
— Дазе змея, какая сильно кусать?
— Ну... в общем да.— Мне стало как-то неуютно и не хотелось слишком глубоко вдаваться в обсуждение этого вопроса.
На самом деле все змеиные дела, в том числе и отлов, были в ведении Джека, куратора Отдела рептилий. Мои достижения на этом поприще ограничивались единственной поимкой очень маленького и совершенно безобидного африканского питона.
Наступила долгая пауза.
— Ладно, спокойной ноти,— произнес Кларенс и исчез.
Поужинали мы с Чарльзом консервированными сардинами и одним из принесенных Кларенсом ананасов. Стемнело, мы залегли в гамаки и заснули.
Громкое «Спокойной ноти!» прервало наш сон. Выглянув из гамака, я обнаружил у дверей нашей хижины Кларенса в сопровождении всего населения деревни.
— Вы сказать эти люди, сто вы сказать мне,— потребовал он.
Мы поднялись, повторили рассказ о целях и задачах нашего визита, продемонстрировали всем желающим, как выглядит парафиновая лампа в видоискателе кинокамеры, и прокрутили магнитофон.
— Сейтяс мы все петь,— объявил Кларенс, рассаживая своих соотечественников. Без малейших признаков вдохновения хор затянул продолжительную панихиду, в которой, как мне показалось, прозвучало слово «аллилуйя». Мне вспомнился рассказ Билла.
— Почему вы поете Аллилуйю? Я думал, что все в вашей деревне адвентисты?
— Мы все адвентисты,— пояснил Кларенс непринужденно,— и, бывает, мы все петь песню-адвентисту. Но когда нам сильно-сильно хоросо,— добавил он заговорщически,— мы все петь Аллилуйя.— Он приосанился.
— А теперь мы петь песню-адвентисту, раз вы просить.
Я записал эту песню, а потом проиграл ее исполнителям. Они слушали, как завороженные, а Кларенс тут же позаботился о продолжении программы: теперь каждый должен был исполнить сольный номер. Потянулись гортанные погребальные мотивы, а один из присутствующих вытащил флейту, вырезанную из берцовой кости оленя, и изобразил на ней что-то не слишком затейливое. Продолжительность концерта стала слегка волновать нас, ибо пленки было отнюдь не вволю, а магнитофон — маленькая легкая машинка на батарейках — не имел стирающего устройства. Если я буду все это записывать, то растрачу драгоценную пленку на этнографический материал сомнительной ценности, прежде чем дело дойдет до чего-нибудь действительно интересного. Поэтому я старался записывать из каждого выступления по небольшому кусочку, чтобы никто из исполнителей не почувствовал себя обиженным.
Спустя полтора часа музыкальный запал наших посетителей иссяк, и они расселись вокруг хижины, болтая на акавайо, перебирая наше снаряжение и посмеиваясь. Мы не могли принять участие в разговоре, так как Кларенс вступил в жаркую дискуссию с одним из индейцев. Так мы и сидели, предоставленные самим себе, стараясь не совершить что-нибудь невежливое и смирившись с тем, что поспать этой ночью уже не удастся.
В дверях показалась голова Кларенса.
— Спокойной ноти,— сказал он с сияющей улыбкой.