В тупике
Шрифт:
— Поговори с папой, объясни ему все… Что ему стоит изменить показания, верно? Ничего ведь страшного, к счастью, с ним не произошло, верно?
Они продолжали говорить полушепотом, чтобы отец не мог их услышать.
— Я больше всего боялась за его голову… Но теперь-то все в порядке, опасность миновала. А ногу ему профессор лечит очень добросовестно. Очень!
Из спальни послышался вдруг звон бьющегося стекла. Фарида и Махмуд бросились туда и увидели, что Кафар уронил стакан. Он виновато посмотрел на жену. Но Фарида сказала радостно, что все просто замечательно, что посуда, как известно, бьется к счастью.
Вернувшись с работы, Фарида с удивлением
— Кто это принес? — поинтересовалась она.
Чимназ, которая читала в своей комнате, ничего не ответила.
Отозвался Кафар.
— Товарищи с работы приходили.
— Чего это их, интересно, принесло? Ишь ты, на подарок разорились!
— Там еще и деньги должны быть.
— Деньги?
— Да, под коробкой, наверно.
— Что за деньги? — Фарида быстро пересчитала — сто рублей.
— Это премия.
— Что за премия? За какие такие успехи?
— Последний дом раньше срока сдали…
— Да? Ну, а что же ты тогда вместо того, чтобы радоваться, говоришь об этом с какой-то грустью?
Кафар не счет нужным отвечать жене. «Да за то, что мы сдали этот недостроенный дом, нас не премировать надо, а наказывать, — подумал он. — Впрочем, те, кто поселятся в нем, и без того будут нас проклинать, Фарадж! Можешь быть в этом уверен! Значит, ты так ничего и не сделал… Другим, значит, стал, не таким, как когда-то… Неужели и тебя, как других, больше стали волновать липовый авторитет, личное благополучие? Лишь бы, мол, хвалили, пока ты секретарь, а что будет потом — тебя совершенно не волнует… Эх, Фарадж, Фарадж!..»
Раздумье его прервал телефонный звонок. Фарида схватила трубку.
— Алло! — резко прокричала она, но тут же голос ее совершенно изменился. — Я слушаю вас, Гемер-ханум…
Оборвались мысли Кафара, разлетелись…
Незаметно подошел конец июля. Тревожно и радостно было на душе у Чимназ. Она подала документы на факультет английского языка. А утром Гемер-ханум сама пришла к ним, взяла ее экзаменационный лист, записала номер группы и повторила несколько раз: «Будь спокойна, считай, что ты уже студентка!» Как бы между прочим Гемер-ханум обронила, что виза ее Малика уже готова, что в первых числах сентября его должны, вызвать в Москву, ну, а уж оттуда, видимо, направят в Иран. Если, конечно…
Тут Гемер-ханум осеклась, тяжко вздохнула и выразительно посмотрела в сторону комнаты, где лежал Кафар. И Фарида, и Чимназ, конечно же, поняли, что хотела сказать Гемер-ханум, чего она не договорила: «Если, мол, будет закрыто дело, прекращено следствие».
— Вы не волнуйтесь, — торопливо начала Чимназ, — папа…
Но Фарида была начеку, не дала, ей договорить, сделала озабоченное, чуть нахмуренное лицо и сообщила, что хотя им и удалось уговорить Кафара, пока он, мол, ждет, когда срастется нога. Он, мол, хочет сам пойти в милицию, чтобы ни у кого никаких сомнений не возникало, никаких подозрений.
— Як чему это все говорю, — продолжала Фарида. — Если муж откажется от своих показаний прямо сейчас, не вылечившись до конца, то могут начаться разговоры. Непременно сыщется правдолюбец, который напишет куда надо. Не дай бог, если хоть одна такая анонимка пойдет наверх. Тогда все летит прахом — ведь тогда хочешь не хочешь придется рассказывать все, как было на самом деле. Ну, бога ради, разве я не права?
— Ох, да и не говори! И главное, этих проклятых анонимщиков с каждым годом все больше становится… Целыми днями ничего не делают, только и умеют, что доносы писать. — И Гемер-ханум
— Ну вот видишь, я же говорю, что все знаю… Только дня своей смерти не знаю… Тут как-то ваш деверь… ну, я имею в виду профессора Муршудова… — Она повернулась к Чимназ. — Завари-ка нам крепкого чаю. — Чимназ ушла на кухню, радуясь, что ей больше не надо присутствовать при этом нелегком разговоре, а Фарида сделала вид, что потеряла нить беседы. Она терла лоб, якобы пытаясь вспомнить, о чем говорила, а сама не сводила глаз с Гемер-ханум. — Да, так вот я о чем: ваш деверь сказал однажды, что кто-то как следует нажал на следователя сверху. Дал понять, что это ваши люди нажали. — Фарида улыбнулась. — Я ведь не младенец, верно? Разве я не вижу, что так оно и есть на самом деле… Нет, я ничего не хочу сказать, нажали — ну и отлично… Просто замечательно, что вам удается нажимать на него сверху. Ну так сделайте, чтобы он еще немного повозился с этим делом. Причина? Да у него всегда найдется для этого масса причин… Расследование не закончено, появились новые данные… Или он не сотрудник милиции? Ведь им заставить человека говорить то, что нужно — проще простого… Пусть пока выясняет новые обстоятельства. А как только гипс снимут — муж тут же пойдет в милицию и откажется от прежних показаний. Сама отведу Кафара к тому самому следователю, можешь быть уверена. Ну что, договорились?
Гемер бросила на нее долгий грустный взгляд и снова вздохнула:
— Ну что ж делать… Лишь бы все вышло, как ты говоришь…
— До сих пор все в этом доме было так, как я захочу. Думаю, и впредь так будет!
На прощанье они снова расцеловались. Довольная собой Фарида поцеловала гостью даже в обе щеки. На этом месте и подоспела Чимназ со стаканами, в которых дымился горячий чай.
— Тетя Гемер, а чай? Я, можно сказать, специально для вас заваривала…
— Даст бог, на свадьбе твоей попью, дочка… Когда Гемер-ханум исчезла в тупике, Чимназ спросила у матери:
— Ну что вы все мучаете этих несчастных, мама, взяли бы назад показания, и дело с концом…
— А ну, замолчи! Не твоего ума это дело! — Фарида на всякий случай приоткрыла дверь в спальню, окликнула мужа. Кафар не отозвался, и это обрадовало ее: спит муж, ни о чем не подозревает! Если б она знала, что Кафар вовсе не спал, только притворялся спящим. — Ты вот рассуждаешь, а что они за птицы, вся эта ученая семейка — этого никто не знает. Если они рассчитывают откупиться этими деньгами…
— Какими деньгами, мама?
На мгновение Фарида даже растерялась — надо же было так оплошать! Но тут же взяла себя в руки и закричала:
— Какие деньги, что ты болтаешь! Каждый день продукты с базара приносят — разве они денег не стоят? Вот я про них и говорю, про эти деньги. Может, они этой мелочью и хотят от нас отделаться. Можешь ты быть в них до конца уверена? А?
Чимназ даже в лице переменилась.
— А вдруг они и в самом деле обманут, мама? Вдруг не устроят меня в институт — и что тогда будет?
— Да что ты говоришь! Меня — и обмакнут? Да я им тогда такое устрою! И не посмотрю, что они всякие там академики, узнают тогда, где раки зимуют. Пусть только попробуют — не я буду, если не успокоюсь, пока не посажу их щенка! В порошок всех сотру! — г Бледная Чимназ оторопело слушала мать. Ей хотелось сказать, что надо бы как-то по-другому, что сын Муршудовых совсем еще молодой парень, его тоже жалко, зачем же так безжалостно ломать ему жизнь… Можно ведь как-то с ними по-людски договориться…