В твоем плену
Шрифт:
Все же у брата больше опыта в таких движухах. Наверное… Я в его темные дела не очень посвящена. И ввиду запрета Рассела, да и сам Хайден никогда об этой стороне своей жизни не откровенничал. Он, в принципе, не особо болтлив - в отца. А я, видимо, пошла в своего…
Арест брата и последующий суд стали для меня полной неожиданностью и сильнейшим потрясением. А для Рассела еще одним аргументом против моего общения с Хайденом, и рекомендационный характер запрета быстро перерос в ультимативный. Поэтому я и была здесь сейчас неофициально и на чужой тачке.
Кстати!
– Вряд ли, - выражает сомнение брат, когда я озвучиваю свою догадку.
Я тем временем замечаю впереди разрыв в ограждении, не хватает одной плиты в бетонной стене между нами и полосой встречного движения. Не давая себе возможности подумать и отказаться от идиотской по всем статьям - других у меня и не бывает - идеи, я беру резко вправо, смещаюсь в крайний правый ряд, и по дуге, двигаясь поперек всех четырех полос, влетаю в узкий пролом. Перед "Мерса" проходит в дыру отлично, глазомер меня не подвел, а вот задней правой стороне везет меньше, и она лишается целостности, оставляя краску и куски искореженного кузова на бетонном блоке. Скрежет при этом стоит такой, что у меня закладывает уши и скручиваются все внутренности. Противный звук, как пошуршать пенопластом.
Этот поцелуй с барьером сильно замедляет "Мерс" и чуть разворачивает в нужном направлении, поэтому, оказавшись на встречке, он не прошивает ее поперек и не влетает в противоположную бетонную стену, а после полного оборота рулем влево до упора выправляется на полосе и по команде начинает вновь разгоняться.
Я выдыхаю и даже, вроде, издаю ликующий возглас. Машину жалко, но я знаю, что джипам мой маневр ни за что не повторить. А значит, сколько-то времени мы выиграли. Теперь нужно как можно скорее съезжать с трассы и избавляться от этого хлама. На этой тачке мы до столицы не доберемся.
Глава 1.2 Попадос
– Садись!
– кричу в приспущенное окно пассажирской двери Хайдену, который шарахается от незнакомой тачки, когда я с визгом шин торможу рядом с ним.
Он до невозможности округляет глаза, но, поколебавшись, в машину все же садится. Я тут же рву с места, с пробуксовкой, мгновенно разгоняясь.
Мы проезжаем мимо брошенного под мостом "Мерседеса" отца и я, не удержавшись, делаю ему ручкой.
– Это что за тачка?
– с подозрением глядя на мой прощальный жест и проследив взглядом до его адресата, спрашивает брат.
– Позаимствовала у одного не очень пуганого парнишки. Оставлять "Мустанг" незапертым в наше время - эт…
– В смысле угнала?!
– уже не спрашивает - орёт.
Я киваю.
– Если тебя не смущает такая формулировка, то угнала, но я предпочи…
– Ты соображаешь?
– автоматически переходит он на русский, как делает это всегда, когда мы ругаемся.
– Это, вообще-то, нарушение закона! Я, мать твою, только что из тюрьмы!
– Не ори, - я не повышаю голос.
– Мы оба только что едва не угодили на тот свет. На той машине двигаться дальше опасно. И глупо. В ней мы - отличная мишень для наших недругов, а если не они, так копы
– впиваюсь в него взглядом, под которым градус его негодования понижается, и брат, выдохнув, качает головой.
– Так я и думала.
Некоторое время он молчит, но душа требует высказаться.
– И все же тебе не стоило этого делать.
– Слишком ты нравственен для уголовника, Хайден Кевинович… - язвлю я, но злюсь, скорее, на себя, чем на него.
Я недовольна тем, что ничего лучше, чем угнать машину, не придумала, но не добираться же до Вашига, в самом деле, на автобусе. Не самый распространенный в Штатах вид транспорта. Хуже дела обстоят только с поездами.
– Я не уголовник!
– Может, тебя осудили по ошибке? И ты не виноват, а?!
– Я виноват, - отрезает он.
– И я отсидел. И ни за что больше в тюрьму не вернусь. Не дам ни единого повода меня туда упечь. Буду благодарен, если ты не станешь им в этом способствовать.
– Ну-ну… - бурчу зачем-то.
Брат долго смотрит на правую сторону моего лица, буквально ощупывает ее пронзительным взглядом.
– Ты ожесточилась, Хэвен. Я помню тебя совсем другой…
– Опа, и даже не Раей назвал… - пытаюсь я продолжить ёрничать, но осекаюсь - глупо ссориться с ним из-за ерунды.
Тем более, он тысячу раз прав. Однако и выслушивать ностальгические наставления я совершенно не настроена.
– Ничего не изменилось, Хай, - говорю миролюбиво.
– Ты просто давно меня не видел.
– Навещала бы меня чаще, - хмыкает беззлобно.
– Знаю-знаю, проехали. И всё же не стоило тебе брать чужую тачку. Даже ради меня.
Закатываю глаза.
– Я верну машину владельцу и компенсирую моральный ущерб. Щедро компенсирую. Теперь ты доволен?
Он отворачивается.
– Ты лучше скажи, кому и почему ты так мешаешь, что мы оказались в этой заднице и в этой машине.
– Почему ты думаешь, что это моё дерьмо?
– вскидывается он.
– А чье?
– заламываю брови.
– Я - домохозяйка, а не киллер. Меня заказывать некому. Разве что соседям - за любовь к громкой музыке.
– А отец?
– На что ты намекаешь? Папа - честный и добропорядочный бизнесмен!
– с возмущением переигрываю и знаю это.
– Не бывает честных бизнесменов. Бывают непойманные.
– Теперь ты капитанишь, - улыбнувшись, я снова серьезнею.
– У папы могут быть проблемы с кем-нибудь, и я тоже первым делом подумала на него. Если бы не этот день. Кто-то ждал, когда ты освободишься. И вряд ли это папины недруги.
– Они бы гонялись за тобой, не за мной, - усмехается невесело.
Не только мы знаем, что я - папина любимица, хоть ему и неродная.
При разводе родителей Хайден был слишком мал, чтобы отец мог оставить его у себя, и мама забрала нас обоих в Россию. Но когда это стало возможно, из нас двоих только я выбрала вернуться к отцу, и снова стала Хэвен Вандербилт, оставив Раису Денисовну Измайлову в международном терминале Шереметьево.