В ударном порядке
Шрифт:
На въѣздѣ встрѣтилъ меня его помощникъ, задерганный чѣловекъ, когда-то садоводъ-любитель, похрамывающій капитанъ въ отставкѣ, – зналъ я отъ агронома, – съ большой семьею.
– «Товарищъ ветеринаръ?» – спросилъ онъ меня, тревожно нащупывая глазами.
– «Онъ самый. Чего вы тутъ натворили съ жеребенкомъ?»
Онъ уныло пожалъ плечами. Я намекнулъ, что положеніе мнѣ извѣстно, и онъ поблагодарилъ меня унылымъ взглядомъ.
– «Пригласите заведующаго!» – скомандовалъ я. – «Я буду у жеребенка».
Я
– «А тамъ, увидимъ, смотря по ходу».
Онъ понялъ. За эти годы всѣ стали хитрецами, иные – подлецами. Что это за товарищъ Ситикъ? – вотъ, что нужно.
Я нашелъ сосунка на травяномъ загонѣ, у конюшенъ. Онъ лежалъ, вытянувъ ножки стрѣлкой, голова за спинку: его уже сводило. У загона стояла матка, вытягивала шею, ржала.
Явился товарищъ Ситикъ, въ кожаной курткѣ, тяжеловѣсный, важный, но въ его маслянистыхъ глазахъ грузина – или молдована? – мелькало что-то, приглядывалось ко мнѣ, искало. Я показалъ ему «ударную» бумагу, совсѣмъ небрежно, и сказалъ съ нажимомъ, какъ я умею съ ними:
– «А плохой вы коневодъ, товарищъ! Плоха ваша «Забота», сильно потеряла формы… А мнѣ говорилъ… – и тутъ я загнулъ имя! – что вы заявляли себя спеціалистомъ!.. Плохо, очень плохо».
Ситикъ засуетился, сталъ объяснять, что помощники саботируютъ все дѣло, что онъ уже готовитъ рапортъ, что послали матку на работу, и вотъ – «Ильчикъ»…
– «Позуольте, товарищъ завѣдующій…» – раздался за моей спиной робкій голосъ, и я увидалъ тощего, суетливаго вида господина въ какой-то венгерской курткѣ. Это и былъ «помѣщикъ». – Вы посвави сами… – у него «л» не выходило, – затянулась уборка… и… держимъ дармоѣдовъ… кричали про «Заботу»…
– «Прошу безъ замѣчаній!» – крикнулъ на него Ситикъ. – Вы тамъ поговорите!»
«А, ты, молдованъ грузинскій!» Ладно, Съ ними я умѣю обращаться, практиковалъ на фронтѣ.
– «Виновные отвѣтятъ!» – сказалъ я строго. – «Завѣдующій не конюхъ! Ну, посмотримъ, товарищъ, что готовите «имперіалистамъ»? А за саботажъ мы взыщемъ».
Такъ и засіялъ мой Ситикъ:
– «Вы, товарищъ, партіецъ?»
Я его смѣрилъ, пристукнулъ взглядомъ:
– «Ну да?… 902 года. А вы…»
Онъ былъ – набѣглый, съ 18-го, только. Я еще шибанулъ парой такихъ махровыхъ, совнаркомскихъ, что он сварился. И я потащилъ арканомъ: о лошадиныхъ статьяхъ, о масти, об уходѣ, о плановомъ хозяйствѣ, о культурахъ. А онъ сталъ путать. Я говорилъ о «Манинѣ», какъ о своемъ карманѣ, объ оранжерейномъ дѣлѣ,о доходахъ, и онъ заходилъ за мною, какъ мимишка. Я намекнулъ, что «Либкнехтовомъ» интересуется «особа», вынулъ блокънотъ и зачеркалъ поспѣшно. Это его перекосило.
– «Да, товарищъ… все это очень жалко. Въ такомъ хозяйствѣ надо быть спеціалистомъ. Я только что говорилъ съ… – и я назвалъ
Ситику я испортилъ «выездъ»! Онъ смотрѣлъ на меня, какъ рыба.
Въ лошадкахъ я понимаю-таки недурно. «Ильчикъ» былъ хорошихъ кровей, но плохъ скелетомъ. Кобыла носила его въ работѣ. Я шикнулъ мастерствомъ осмотра, – прощупалъ и слушалъ, опредѣлилъ температуру и дыханье, снялъ грязную повязку, прощупалъ зондомъ…
– «Вы… такъ лѣчили?!» – гаркнулъ я такъ, что ахнула кобыла. – Вы, не пролили даже… іодомъ?! Ясное зараженіе крови… И пневмонія! Двусторонній плевритъ… менингитъ… и вотъ – отеки! Исходъ летальный!..
Болванъ не зналъ даже, что такое «летальный».
– «Летальный?»… – повторилъ онъ, какъ пупсикъ.
– «Полетитъ, голубчикъ!» – и я свистнулъ. – «Пристрѣлите, не стоитъ мучить. А теперь мы составимъ рапортъ. Чортъ знаетъ… срамить нашу республику… Совѣтовъ!..»
– «Что такое…?»
Но я натянулъ потуже:
– «Послать въ Европу, чтобы насъ подняли на смѣхъ? Мало, что на насъ вѣшаютъ всѣхъ собакъ… мало?!.. Чтобы дураками еще считали?!.. Если делегатскіе болваны не понимаютъ, это не значитъ, что никто тамъ не понимаетъ! За «орловца» выдаемъ – собачку?! На глазахъ всѣхъ «имперіалистовъ»! Здорово шикнули!.. А потрачено нами сколько! Корму, силы, молока, отрубей, яицъ, ухода… когда каждая соринка – потъ рабочихъ! Ублюдокъ, искривленіе позвоночника, сращеніе грудной кости, расплющенная голень, коротконогость… это – рысакъ-орловецъ? Не срамитесь!»
Я его захлесталъ «словами».
– «И вы… завѣдуете совхозомъ?! Простите… ваша профессія, товарищъ?…» – и я стремительно вынулъ книжку.
– «Это не относится къ дѣлу…» – пробормоталъ онъ, изъ краснаго ставши бурымъ.
– «Хорошо. Отъ… политическаго отдѣла есть здѣсь кто-то… По моимъ справкамъ – долженъ быть на мѣстѣ?…»
Упало, какъ гробовая крышка. Побѣжали.
III.
Прибѣжалъ, запыхавшійся, развязный, нѣкто, въ кожаной курткѣ, съ истощеннымъ лицомъ, похожій на галчонка, но въ шпорахъ и съ ноганомъ.
– «Товарищъ..?»
– «Ясный!» – сказалъ товарищъ.
– «То-есть, какъ это… я-сно?» – посадилъ я его на лапки.
Онъ засбоилъ съ пріема.
– «Ну да… «Ясный»… партійная моя…»
– «Какого года?»
Онъ стоялъ, какъ заершившійся воробей передъ собакой: маловатъ былъ ростомъ.
– «Ну… уже пару лѣтъ! Почему это васъ интересуетъ, товарищъ?» – попробовалъ онъ взять в ногу, но я и самъ былъ въ курткѣ, и кожа моя была покрѣпче.
– «Чтобы знать, крѣпка ли дисциплина. Вотъ случай, – показалъ я на жеребенка, – на вашъ компетентный взглядъ… что это? На васъ шпоры, значитъ – понимаете въ лошадкахъ. Что скажете, товарищъ?»