В вихре времени
Шрифт:
– Ничего, ничего, заживёт… – пробормотал он тихонько. Потом взял шляпу и засеменил на выход. Николай не понял, что заживёт? У него ничего не болит…
Все ушли, а Елагин ещё засовывал тетради в портфель. Потом приготовил материал для завтрашних уроков и, наконец, вышел на улицу.
К удивлению Николая, дождь закончился, и сквозь разорванные облака робко выглядывало солнце. «Чудо-чудное», – пробормотал он, поражаясь удачной перемене погоды, словно шутливая молитва сработала…
Москва ещё и потому
Давным-давно тётка вышла замуж за московского купца Плетнёва и переехала в дом на Остоженке. Николаю нравилась эта улица. Не парадная, но исторически знаменитая: с неё князь Дмитрий Пожарский начал гнать гетмана Хоткевича в 1612 году.
Жёлтый особняк в стиле ампир снаружи казался каменным, однако на самом деле это был деревянный дом с белыми колоннами на террасе. Здание скрывалось от шумной улицы за листвой старых разросшихся деревьев и выглядело уютным и тихим.
Варвара Васильевна – сухонькая женщина невысокого роста с добрыми глазами – чрезвычайно обрадовалась, увидев любимого племянника. Она отбросила непременное вязание и кинулась его обнимать.
– Милый мальчик, как ты? – участливо спросила она, заглядывая в его лицо снизу вверх.
– Спасибо, тётя, уже нормально, – целуя руку, спокойно ответил он.
– А я сильно плакала, Коля, – пожаловалась Варвара Васильевна, прикладывая к глазам платок и садясь обратно в уютное кресло. – Так рано умер Костя! Я не ожидала… Дорогой братец, мы так и не повидались с тобой, а теперь уж назад ничего не вернуть… Царство небесное!
Она плакала и крестилась, молясь за брата. Потом немного успокоилась и начала вспоминать свою детскую жизнь в отчем доме, любовь старшего брата, замужество и снова загрустила, вспомнив о безвременной кончине супруга. Николай терпеливо слушал и поддакивал. Наконец, он смог вставить слово.
– Тётя, у вас сохранились документы от отца? Ведь вы дольше жили с родителями в поместье бабушки Елизаветы.
Варвара Васильевна отняла платок от глаз и уставилась на него.
– Что-то уцелело, Коля, но уж не помню, куда положила. Софья придёт из церкви, поможет тебе.
– А что там было?
– Письма какие-то, портреты, документы… Давно не разбирала. Да и зачем мне? А ты что ищешь?
– Хочу разобраться с родословной получше, – уклончиво ответил Николай.
– Ну, добро, подожди Софью. А пока пойдём, поедим.
Что это было – обед или ужин, он не понял. Тётушка была хлебосольной, и за столом у неё часто сидели незнакомые люди, которые приходили, как подозревал Николай, не только подкормиться, но и попробовать сблизиться с ним – возможным женихом. Вот и сейчас очередная
Николай даже не смотрел на барышню, которую посадили рядом, чувствуя нарастающее раздражение от её глупых речей.
– Николай Константинович, а как вы относитесь к женскому вопросу? – спросила молодая, полноватая девица, заглядывая ему в глаза и хлопая белёсыми ресницами.
– Простите… э-э-э… Катерина Семёновна, я не отношусь к женскому вопросу просто потому, что я мужчина, – сухо ответил он.
Он пытался разобраться в своём резко отрицательном отношении к женитьбе и понял, что не хочет повторять жизнь обывателя, который страдает от своего неудачного выбора и теперь не знает, куда деваться от семьи… Николай замечал постепенную перемену в поведении женатых мужчин и с огорчением понимал, что все идут по одному и тому же пути: сначала очень счастливы, потом чуть устают от домашних радостей, потом начинают сплетничать и жаловаться, а затем и вовсе мечтают убежать из дома хоть на малый срок…
К чему такая жизнь? Разве не лучше тогда сохранить свободу и заниматься наукой или ещё чем-то в своё удовольствие и не связывать себя никакими обязательствами, не раздражаться на жизнь и не вздыхать от собственной глупости?
Уже с первого взгляда на очередную потенциальную невесту, которую ему подобрала тётка, было видно, что все неприятности, связанные с женитьбой, написаны у неё на лице: капризы, недалёкий ум и сварливый характер.
Николай слушал соседку и досадовал на длительное отсутствие Софьи, тёткиной воспитанницы.
После эпидемии холеры тётя похоронила мужа и ребёнка, а Софья – родителей, и оказалась в сиротском доме. Варвара Васильевна по совету священника взяла в дом девочку и ни разу об этом не пожалела. Софья выросла умной, доброй девушкой и стала утешением для её сердца.
В конце обеда она наконец пришла. Николай не видел её с весны, но в Сониной внешности ничего не изменилось: такие же гладко зачёсанные русые волосы, голубые внимательные глаза и серьёзное спокойное лицо, на котором редко появлялась улыбка. Она тихо поздоровалась, потом увидела Николая и слегка покраснела.
– Голубушка, ешь скорее, да помоги Коле разобрать старые бумаги. Ты помнишь, где они лежат?
– Помню, тётя. Я не хочу есть, можем пойти сразу, Николай Константинович, – тихо предложила девушка.
– Как вам будет угодно, – с радостью встал из-за стола Николай.
Они поднимались на второй этаж по скрипучим ступеням, которые словно протестовали против уверенных тяжёлых шагов молодого человека.
В кабинете покойного тёткиного супруга царил полумрак. Здесь же была библиотека, в которую явно кто-то часто заглядывал: одна книга лежала в раскрытом виде под зелёной лампой на маленьком столике. “Как у отца, такая же лампа,” – машинально отметил Николай.