В воздухе - испытатели
Шрифт:
Правый мотор сильно дымил; едкий дым основательно уже душил всех в кабине. Однако Кривошапко, открыв форточку и прислонив к ней лицо, производил посадку, часто приговаривая:
– Садись скорее, милая, садись...
Машина, спасенная умелыми действиями экипажа, приземлилась и плавно побежала по посадочной полосе.
Наконец, Ли-2 остановился, к нему тут же подъехала стартовая пожарная машина.
Экипаж, выбросившись на землю, стал помогать пожарным тушить горящее масло.
Когда пожар был потушен, испытатели,
Кривошапко тепло посмотрел на Халявина и, положив ему на плечо руку, сказал:
– Молодец, Леша. Очень хорошо соображаешь в полете.
– А ты тоже не из робкого десятка. Видно, воробей стреляный...
– У тебя сегодня, кажется, первый испытательный полет? - словно не слыша ответа Халявина, спросил Кривошапко.
– Да.
– Молодец! Из тебя будет толк. Это уж точно!
– Не знаю, каким испытателем стану, - ответил скромно Халявин, - но только этот полет у меня действительно первый.
– Лиха беда - начало! - весело отозвался командир, дружески хлопнув по плечу штурмана.
Они говорили и размашисто шагали по земле, которая была им великой матерью. Вокруг была непривычная тишина, крупными хлопьями падал на землю пушистый снег...
После этого полета у Алексея Максимовича Халявина было еще очень много интересных испытательных работ.
Герои фронтового неба
Часто мы, испытатели, когда не было летной погоды, вспоминали Великую Отечественную войну. Ведь она - пора нашей боевой молодости!
Мы говорили о том, что многие боевые части и отдельные авиаторы заслуживают того, чтобы о них были написаны книги. Переходя из поколения в поколение, книга может рассказать не только современнику, но и потомку о героизме и мужестве советских людей в тяжелые годы борьбы с гитлеризмом. И вот однажды, во время такого разговора Иван Корнеевич Гончаров, задумавшись, сказал:
– Всю войну я "провоевал" в летной школе с курсантами... И часто думал о том, может ли летчик, тяжело раненный над целью, привести машину на свой аэродром и посадить ее?
– Может привести! Может посадить! - уверенно сказал я. - Такие случаи были.
И я рассказал испытателям о своем однополчанине Николае Петровиче Воробьеве.
...Январь сорок четвертого года.
Аэродром под Мелитополем.
В наш полк прибыл на стажировку из училища летчик-инструктор лейтенант Николай Петрович Воробьев.
Инструкторы запасных полков и летных училищ в годы войны, хотя и понимали, что занимаются в тылу нужным для победы делом, все же "бомбили" без конца своих командиров рапортами с просьбой отправить их на фронт. Оно и понятно. У всех у нас сердца были переполнены ненавистью к врагу, и все мы с нетерпением рвались в бой.
Но ведь кому-то надо было и в тылу обучать молодых парней летному мастерству.
И вскоре командованием был издан приказ, запрещающий
Но рапорты от инструкторов все шли и шли. Помню, когда наша группа улетала из ЗАПа, инструктор Храмков, раз за разом затягиваясь табачным дымом, сказал нам:
– Какие вы счастливые! Летите на фронт... А тут!.. Сиди и сиди в тылу. Сколько уже прошусь, ребята, но... - он глубоко вздохнул, - не отпускают.
Но вот для них была введена боевая стажировка: инструктор на два месяца прибывает в боевой полк, летает на задания, а по истечении срока возвращается снова в свой запасной полк или свое училище и делится опытом с курсантами.
Инструкторы на фронте быстро становились отличными боевыми летчиками, умело бомбили цели, храбро дрались с вражескими истребителями. Многие из них были награждены орденами и медалями, стали Героями Советского Союза. Многие отдали за Родину жизнь...
Конечно, прибывавшие на стажировку инструкторы, как правило, старались правдами и неправдами остаться на фронте или, на худой конец, повоевать хотя бы чуть-чуть больше положенного срока. И многим это удавалось, хотя командирам боевых частей и соединений категорически запрещалось оставлять инструкторов у себя.
Сумел "задержаться" в нашем 135-м гвардейском Таганрогском полку и Воробьев. А уезжая от нас, он сказал:
– Хлопцы, не сойти мне с этого места, что в наш полк - на слове "наш" Воробьев сделал ударение - я приеду снова и уже навсегда. Нет, не приеду, а даже прилечу!
– Прилетай, Николай Петрович. Летчик ты что надо! Будем тебе очень рады, - сказал в ответ командир звена Харин, награжденный недавно командующим за меткие боевые удары с пикирования именными часами.
– Да удирай ты с этого ЗАПа! - произнес громко летчик Николай Угаров.
– Удеру, ребята, как пить дать, удеру... Только служу, Коля, я не в ЗАПе, а в летном училище.
– Все равно...
Мы проводили Воробьева к самолету По-2, который должен был доставить его в Мелитополь.
– Ты в самом деле намерен прибыть к нам? - спросил его на прощанье летчик Ермолаев.
– Юра, я не фокусник и не какой-нибудь аферист, а это дело все равно "проверну", - ответил серьезно Воробьев.
И Николай Петрович действительно "провернул". Но сначала из училища он "перебрался" в 8-ю запасную бригаду полковника Егорова, командовавшего под Сталинградом нашей дивизией.
И вот Воробьев в кабинете Егорова.
– Товарищ полковник, - умоляюще просит он, - ну, отпустите меня. Я же не куда-нибудь прошусь, а в вашу же боевую дивизию.
– Нет, не могу. Строгий приказ... Может, вы приказа этого не знаете? спрашивает Сергей Алексеевич.
– Товарищ полковник, я все приказы знаю. И все же прошу - отпустите. Ну, что вам я - один летчик? У вас же летчиков много...