В высших сферах
Шрифт:
– Союзный акт не предусматривает никакой распродажи!
– А вот это едва ли похоже на правду! – резко бросил, вмешиваясь в беседу, Артур Лексингтон. – Канаде придется заплатить дорогую цену.
– Ха! Да какую там цену! – в голосе адмирала зазвучали язвительно-режущие нотки. – Это соглашение будет актом удивительной щедрости к жадной, разболтанной стране, которая превратила трусость, двойную игру и лицемерие в национальное развлечение. Вы вот тут болтаете о восстановлении Канады – а чего вам об этом беспокоиться? Америка уже однажды сделала это за вас, может, и
Джеймс Хауден с искаженным яростью лицом вскочил с кресла, в котором только-только устроился. Едва сдерживая себя, выдавил ледяным голосом:
– Не уверен, что я должен выслушивать подобные вещи, Тайлер.
– Я тоже, Джим, – спокойно ответил президент. – Но ведь мы согласились говорить начистоту, а порой лучше открыто высказать все, что думаешь.
Чуть ли не дрожа от негодования, Хауден вспылил:
– Должен ли я считать, что вы присоединяетесь к этой злобной клевете?
– Ну, Джим, я допускаю, что все сказанное могло бы быть облечено в более тактичную форму, но это не в привычках Левина, хотя, если вам угодно, я приношу извинения за выбранные им выражения. Но я бы хотел также отметить, что он прав в том смысле, что Канада всегда стремится урвать побольше, вот даже и сейчас, при всем при том, что мы предлагаем по условиям союзного акта, вы требуете еще большего.
Теперь Артур Лексингтон вскочил на ноги. Подойдя к окну и уставившись оттуда на Рапопорта, он заметил:
– Видимо, потому, что имеем право на большее.
– Ну уж нет! – тоненько выпалил адмирал, словно ужаленный. – Я сказал, что канадцы – жадный народ, вы таки жадные и есть. Тридцать лет назад вам захотелось американского уровня жизни. И захотелось заполучить его за сутки. Вы предпочли забыть, что американцы целое столетие добивались такого уровня жизни – в поте лица своего и нещадно затягивая пояса. Вы пустили в распыл ваше богатство, ваши сырьевые запасы – и это вместо того, чтобы их умело, экономно и рачительно использовать. Вы пустили американцев разрабатывать то, что вам досталось-таки даром, от рождения, милостиво позволили американцам идти на любой ради вашего блага риск и управляться со всеми делами. Вот как вы купили ваш уровень жизни, а теперь чихать вам на все, что у нас есть общего!
– Левин… – увещевающим тоном попытался было одернуть адмирала президент.
– И лицемеры, я вам говорю! – словно не слыша, не унимался разбушевавшийся адмирал. – Вы продали свое первородство, а теперь бросились разыскивать его, болтая всякую чепуху об отличительном канадском характере. Ладно, может, такой когда и был, но вы размякли и разленились и так утратили весь ваш канадский характер, что ни одной королевской комиссии, сколько бы их ни было, никогда его теперь не сыскать.
Исполненный ненависти к этому типу, Джеймс Хауден прерывающимся от злости голосом воскликнул:
– Ну, не так уж мы и размякли! Вам, может быть, приходилось в связи с двумя мировыми войнами слышать такие названия, как Сен-Элои, Вими, Дьепп, Сицилия, Ор-тона, Нормандия, Каен, Фалес…
– Исключения только подтверждают правило, – отрезал адмирал. – И мне также припоминается,
– Мы должны были считаться со многими факторами, – возмущенно возразил Хауден. – Квебек, необходимость компромисса…
– Компромиссы, двойная игра, трусость… Какая нам к черту разница, если они у вас стали национальным видом спорта. Да вы будете вести двойную игру даже в тот день, когда Соединенные Штаты ринутся в бой, защищая вашу Канаду ядерным оружием – тем самым оружием; которое у нас есть, чему вы очень рады, но которое заиметь сами вы со свойственным вам лицемерием и фарисейством не изволите.
Адмирал, тоже вскочив на ноги, выпрямился во весь свой крошечный рост и уставился в лицо Хаудену. Премьер-министр едва подавил в себе острое желание наброситься на него с кулаками и осыпать эту ненавистную физиономию градом ударов. Враждебное молчание прервал президент.
– Вот что я вам скажу: почему бы вам обоим, ребята, не сойтись завтра на рассвете на берегу Потомака, а? – предложил он. – Мы с Артуром будем секундантами, а пистолеты и мечи я, так уж и быть, где-нибудь одолжу.
Лексингтон сухо поинтересовался:
– А какое оружие вы бы сами порекомендовали?
– Ну, на месте Джима я бы выбрал пистолеты, – усмехнулся президент. – Единственный корабль, которым Левину за всю его жизнь удалось покомандовать, на стрельбах ухитрился не поразить ни одной мишени.
– Снаряды-то никуда не годились, – пробормотал адмирал, и впервые подобие улыбки мелькнуло на его лице. – А разве не вы в то время были министром ВМС <В США непосредственное руководство вооруженными силами наряду с министром обороны осуществляют и министры видов ВС.>?
– Кем я только не был, – протянул президент, – сразу и не вспомнишь.
Несмотря на несколько спавшую напряженность, жаркие волны гнева продолжали накатывать на Хаудена. Он жаждал нанести контрудар, ответить американцам тем же, опровергнуть все сказанное, выложить им все, что вертелось у него на кончике языка: обвинение в жадности едва ли было уместно со стороны страны, ожиревшей и отяжелевшей от богатства… И уж не Соединенным Штатам обвинять канадцев в трусости – сами-то они практиковали корыстный и эгоистичный изоляционизм до тех пор, пока не были вынуждены отказаться от него под угрозой смерти… Даже нерешительность и колебания Канады были много лучше, нежели грубейшие промахи и наивная неумелость американской дипломатии с ее грубой верой в доллар как ответ на все проблемы… Америка с ее непоколебимой уверенностью в неизменности своей правоты, с ее нежеланием понять, что иные концепции и иные системы правления тоже могут иметь свои благие стороны, с ее упрямой поддержкой в зарубежных странах марионеточных и безнадежно дискредитировавших себя режимов… А у себя дома бойкие и насквозь лживые разглагольствования о свободе – из тех же уст, что, не стесняясь, вовсю поносят любого инакомыслящего.., да много кое-чего еще найдется сказать, очень много…