В январе на рассвете

Ероховец Александр Степанович

— Ну вроде бы пронесло, проскочили! — сдавленным голосом произнес Чижов и нервно засмеялся.

Володька хмуро взглянул на него, ничего не сказал.

13

К Десне Чижов и Сметанин вышли на рассвете возле какой-то утонувшей в сугробах деревушки. Чижов внимательно сверил карту с местностью… Деревня Подлипки… Она… К тому времени холодная, пронизывающая насквозь поземка вроде бы затихать стала, посыпал снег, чуточку потеплело; маскхалаты на разведчиках заскорузли, обледенели, от одежды валил пар.

Последний час они

уже едва двигались. Володька, который шел сзади, давно потерял счет времени и больше не старался понять, куда его ведет Чижов; хотелось пристроиться где-нибудь среди леса в затишке и хоть ненадолго прикорнуть; он почти засыпал на ходу. Но леса не было, было холмистое, в редком кустарнике поле, с темными прогалинами на вершинах, оструганных ветром и поземкой до самой земли. Снежный наст хрупко ломался под лыжами, слышалось царапанье снега по заледенелым валенкам. И, слушая отупело это шуршанье, ослабленное заунывными посвистами ветра, радуясь, насколько еще мог, вьюжной ночи, которая давала надежду на спасение, Володька бездумно подчинился бесконечному равномерному движению, полностью доверившись своему шагавшему безостановочно спутнику. Изредка, правда, Чижов на минуту-другую задерживался, чтобы осмотреться, и тогда Володьке казалось, что они добрались наконец-то до леса, где можно передохнуть. Но Чижов тут же трогался дальше, и Володька послушно следовал за ним, ни о чем не спрашивая, лишь дивясь втихомолку его крепости и выносливости, какой не ожидал от этого уже немолодого человека.

В тот момент, когда он, усталый, полусонный, опять едва не налетел на внезапно остановившегося Чижова, ему почудился собачий лай, причем где-то неподалеку. Он мгновенно вскинулся, торопливо оглядываясь, весь подобрался, взяв автомат на изготовку. Однако Чижов, глядя куда-то вперед, ничем не выразил беспокойства, и Володька, став рядом, тоже успокоился.

Они стояли на краю обрыва. Внизу лежала заснеженная, в торосах река. На том берегу сквозь мельтешащую завесу снегопада неясно проступали очертания темного зубчатого леса, и небо над лесом словно бы дымилось.

Стараясь отдышаться, Володька с жадностью смотрел на близкий лес. Вот он, рукой подать, только перейти по торосистому льду. А там — свой лесной край, партизаны, спасение. Но силы его были на пределе. Он стоял, широко расставив ноги, чувствуя, как они подкашиваются. Казалось, сделай он сейчас хоть один шаг — и рухнет, ни за что уже не подымется.

— Десна? — спросил хриплым голосом, как бы все еще не веря.

— Она! — кивком головы подтвердил Чижов. — Но где же Васин?

— Надо бы в деревню зайти, поспрашивать…

Тогда Володька обернулся в сторону деревни. Крохотные избушки по самые окна закопались в снегу, снежные шапки на крышах, лишь по редкому лаю да по клочьям дыма над сугробами можно было догадаться о жилье.

— Ну живем! — обрадовался Володька. — Заглянем в деревню, разузнаем что к чему. Если партизаны в лесу, то о них тут слыхали…

— А не нарвемся на полицию? — поостерегся Чижов;— Может, и гитлеровцы там.

— Ну, волков бояться — в лес не ходить, — со смешком отмахнулся Володька. — Все равно нужно расспросить о партизанах,

где обитают. А то ищи-свищи их тут, в этих лесах, век не найдем.

Не хотелось Чижову идти в деревню, но какое-то подспудное чувство, что Володька смелый парень, что все-таки он командир из них двоих, взяло верх над его осторожностью.

Володька глянул на полузаметенные снегом следы. По лыжне струились змейкой вихри, вспыхивая дымными облачками на краю кручи, и сваливались вниз, под обрыв. Заметель понемногу выдыхалась, затихала, хотя и мела еще.

Спустились в лощину и под прикрытием обрыва двинулись к деревне, чутко прислушиваясь к собачьему лаю. Крайнюю избу, где могла быть засада, обошли стороной. В третьей избе тускло светилось оконце; под окнами сугроб, и на крыше сугроб, только бревенчатая стена чернеет; из трубы выметало клочья дыма, закидывало набок.

У изгороди, перед воротами, постояли, выжидая, не выйдет ли кто из хаты. Никто не выходил. Сквозь посвисты ветра было слышно, как в стайке под навесом жует жвачку корова, хрумкает сено; тянуло оттуда домашней живностью, свежим навозом, и Володьку обдало привычным — деревенским; не терпелось поскорее попасть в тепло, обсушиться у огня, бросить оружие на лавку, сесть за стол, выпить единым духом крынку парного молока. Он сглотнул слюну.

— Ну, я пойду. — И, нагнувшись, стал снимать лыжи.

Чижов устроился за изгородью, чтобы видеть избу и улицу. Видел — топчется Володька под окном, вот притиснулся к стеклу, успокаивающе махнул рукой. Потом на крыльцо ступил, зачем-то пригнулся, наверное, следы разглядывает. А с крыши дымными клубами осыпается снежок, запорошило все крыльцо.

Дверь в сени не заперта. Скрипнула слегка. Кадки темнеют, в углу на палке веники, ларь прикрыт дерюжкой. Не стал Володька в сенях задерживаться. Нащупал ручку, рванул дверь — и в хату, встал у порога.

Горница в полумраке, а передняя озарена багровыми отсветами огня — из русской печи. Перед печью с ухватом в руках стояла женщина, в темном платье и валенках. Она обернулась, окаменев на мгновение, потом в сторону глянула. Сметанин повернул туда голову и увидел девочку лет десяти, которая, сидя с ногами на кровати, жевала пышку, давилась, рот широко открыт, видимо, обожглась и теперь старалась остудить своим дыханием горячий кусок.

— Не бойся, тетка, не трону, — смущенно пробормотал Володька, опуская автомат.

— А вы откуда, кто?

— Дед Пихто, — улыбнулся Володька. — Много будешь знать, скоро состаришься. В гости к вам заглянули, из леса вестимо, примешь?

Женщина еще не старая, лет тридцати пяти, щупленькая, остроносая. Она тут же поставила ухват в угол, рожками кверху, и начала поправлять под платком волосы, приглаживая их ладонями; приветливость на ее лице.

— Ой, да что же это, милый, проходи, проходи, мы гостям завсегда рады, раздевайся, миленький, вон снегом-то всего облепило, такая заметь, всю ночку пуржило, так задувало в трубе, заслонка стукает — не уснуть. Я сей момент в печь лист посажу, снимем выпечку, рождество ведь. Вон и дочка со мной чуть свет поднялась, схотела свеженького, горяченького.