В западне
Шрифт:
— А не чокнутым?
Ева поднимается на ноги, не отводя взгляд от его лица.
— Тоже, — хмуро отвечает Дима. — Шла бы ты, Ева Александровна, от греха подальше. Нарвёшься ведь снова на неприятности. Они тебя за каждым углом поджидают.
— Это угроза?
— Смотря как посмотреть, — его глаза сверкают опасным огнём, и Ева стоит как завороженная.
— Позволь объяснить, — тихо начинает она, но Дима грубо её обрывает:
— Ев, хорош комедию ломать. Вали уже к своему трахалю. Я не в обиде. Честно. Не нужно никаких объяснений. Знаю, я плохой вариант. Вообще не удивлён, что ты
— Нет у меня никого.
— Прошла любовь, завяли помидоры? — Дима усмехается. — Как быстро. Хотя у тебя же всё быстро. Выгнал, что ли? Или сама ушла? А ко мне зачем приехала? Потрахаться захотелось? Ну так вот: я не в настроении. Свали, ладно?
Ева вспыхивает, напрочь забывая о том, что приехала мириться и нужно быть покладистой и тактичной.
— Ты правда поверил в то, что я кого-то нашла? — запальчиво спрашивает она, сверкая глазами. — Хорошего же ты обо мне мнения. Мудак!
— Я мудак? Ты ничего не перепутала, не? Пройти дай.
Он толкает её плечом, подходит к двери, прикладывает к замку ключ-карту, заходит внутрь. Ева закусывает губу, понимая, что упустила шанс помириться, и в последний момент подставляет ногу между косяком и дверью.
— Совсем сбрендила? — Дима повышает голос, распахивая дверь. — Если бы прищемил, накатала бы на меня заявление? Чего тебе надо?
— Можно я войду, и мы поговорим?
Дмитрий поднимает руки вверх, якобы говоря: «Делай уже что хочешь», впускает Еву в номер и закрывает дверь.
— Ну, — поворачивается к Еве, делает шаг на неё, а она отступает, чувствуя, что раздраконила его не на шутку. — Говори. У тебя пять минут.
— Спасибо, что спас меня, — робко начинает Ева, не в силах отвести от него взгляд. Это преступление — быть таким офигенным. Он выглядит злым и уставшим, но при этом настолько притягателен, что Еве требуется приложить неимоверное усилие, чтобы продолжить говорить, а не наброситься на него с поцелуями. — Дим, прости меня, пожалуйста. Знаю, что повела себя по-свински, когда сбежала, а потом соврала насчёт того, что у меня кто-то появился, но для этого была причина. По крайней мере, я так думала, — Ева запинается. Как сказать ему, что она правда поверила в то, что он и есть её похититель?
— Давай без прелюдий, а? — Дима проходит в глубь номера, стаскивает с себя майку, бросает её на пол. — Я устал и хочу в душ. Так что излагай резче.
— Я нашла у тебя в бардачке маску.
— Какую маску? Ты вообще о чём?
Дима раздражается всё больше. Почему она говорит загадками? Как же бесит. К тому же голова начинает трещать. То ли сказываются выпитые у бассейна коктейли, то ли присутствие Евы действует на нервы настолько сильно. Трахнуть бы её и выгнать. Выставить за дверь со словами «Адьос, детка». В данную минуту это единственное Димино желание.
Он чувствует, как яростно в нём плещутся злость и похоть. Стреляют в мозг, тяжёлой горячей лавой стекают к паху. Дима прикрывает глаза, стискивает зубы и глубоко вдыхает. Задерживает дыхание, считает до пяти, выдыхает и открывает глаза. Но всё становится только хуже. Ева стоит прямо перед ним и рассматривает его таким голодным взглядом, что Дима еле сдерживается, чтобы не скрутить её и не всадить этой строптивой егозе
— Так что за маска, Ев? Что ты нашла? — спрашивает он слегка охрипшим голосом, от которого у Евы от затылка до поясницы проносится табун мурашек.
— Та самая маска. В которой ко мне заходил Семён.
Несколько секунд Дима просто смотрит, не моргая. Потом зловеще усмехается и отворачивается. Проводит рукой по волосам, шумно вздыхает.
— И ты решила, что я и есть твой похититель? — спрашивает Дима, стоя к Еве спиной.
— Да. Я… испугалась. И сбежала. Не могла думать здраво, в голове была такая каша. Меня накрыла паника. Не вполне осознавала, что делаю. Поговорить и спросить напрямую побоялась. Маску, кстати, тебе подбросил Костя. Он хотел, чтобы ты озадачился моей пропажей и перестал совать нос куда не следует.
— Просчитался, — тихо произносит Дима.
Он стоит как вкопанный, вообще не шевелясь. Руки по швам, всё тело напряжено — каждая мышца. Ева хочет увидеть его лицо, заглянуть в глаза, извиниться ещё раз. Не простит — ладно. Имеет полное право злиться на неё, но Ева должна была хотя бы попытаться.
Она осторожно приближается, останавливается перед ним и охает от открывшейся картины. Губы сжаты, на лице играют желваки, а во взгляде плещется такая тьма, что Еве становится страшно.
— Прости, пожалуйста, — пищит Ева и отступает на шаг.
— За что? — металлическим голосом спрашивает Дима, наступая на неё.
— За то, что осудила, не разобравшись, — Ева делает ещё два шага назад.
— Отчего же? — Дима приподнимает уголок рта и вновь сокращает расстояние между собой и Евой. — Ты нашла улику. Испугалась. Сбежала. Теперь всё ясно. У тебя были причины так поступить. Но одного я не пойму, Ев.
— Да? — выдыхает она, продолжая пятиться, пока наконец не врезается в стену.
Дима приближается вплотную, располагает ладони по обе стороны от Евиных плеч, отрубая все пути к бегству, и цедит ей в лицо:
— На кой чёрт ты трахалась со мной в туалете, если думала, что я маньяк?
От его близости кружится голова и подкашиваются ноги. Воздух становится вязким, наэлектризованным. Еве трудно дышать и тем более — говорить.
— Ты схватил меня, — мямлит она, с трудом ворочая языком.
— Разве это оправдание? Ты могла заорать, позвать на помощь, врезать мне по яйцам. Но ты потекла. Сразу. Тебя и уламывать не нужно было, сама на меня набросилась. Спорим, ты и сейчас мокрая?
Ева облизывает пересохшие губы, не отводя взгляд от Диминых глаз, в которых растекается чёрная лава. Запах его тела ударяет в голову, превращая Еву в безмозглое существо. Дима коленом раздвигает её ноги, вжимается пахом в промежность, и Ева стонет, ощущая его твёрдость.