В заповедной глуши
Шрифт:
– Ну что ты с ними возишься? Постриг бы, и дело с концом.
– Они мне идут, - Валька помотал головой в воде, стоя на четвереньках.
– Фррррбббб... А с повязкой вообще будет классно.
Он перебрался на песок и лёг на живот. Сонно сказал:
– Надо не очень долго. А то накроют нас тут всё-таки...
– Не, мы чуть-чуть, - Витька тоже улёгся лицом вниз.
– Блин, хорошо-о-о...Тепло и су-хо. Чего ещё надо?
– Какао с
– И...
– он не договорил.
– Что "и"?
– лениво поинтересовался Витька.
– Ничего, - отрезал Валька.
Он хотел сказать: "И чтобы я был дома."
Витька то ли догадался, то ли просто не хотел дальше разговаривать - но дальше молчал, похоже, вообще уснул. А вот Валька лежал и думал, разглядывая песчинки, налип-шие на руку.
Ну вот ладно. Предположим, что у него всё было бы нормально. А где-то в мире, в одном с ним мире, буквально рядом, скитался бы Витька. И где-то есть страшная охот-ничья база, ведь есть она, и приезжают на неё прячущие свои лица существа, чтобы охо-титься на детей...А он бы жил себе и жил. Ходил в школу, рисовал картины, слышал му-зыку, смеялся, спал, ел, книжки читал...Какое-то дикое несоответствие. Отец это пони-мал, потому и стал делать то, что делал. И его посадили. Посадили не того подонка, ко-торый пытался сделать из Витьки девочку.Это вообще никому не было интересно. Поса-дили его, Вальки, отца. И того мальчишку, который сжёг машину с убийцами. Его тоже посадили... Сколько ему дали - восемнадцать лет? Это непостижимо, лучше бы смерт-ная казнь - восемнадцать лет на четыре года больше, чем Валька прожил на свете. И все эти годы - в тюрьме?! А сколько дадут отцу и маме? Вдруг им дадут пожизненное? В разных тюрьмах, конечно, в разных... Он представил себе рослого, сильного, уверенного в себе отца, красивую, весёлую, лёгкую какую-то маму, то, как они любят друг друга. Как они любят его, Вальку... И что же: этого больше никогда не будет?! И они даже друг с другом не увидятся - никогда?!
Валька заглянул в это слово, и его ударила дрожь. Оттуда, как из пустого колодца, веяло равнодушным холодом и тьмой.
Если бы можно было придти... ну, куда-то придти и сказать: "Вот он я, посадите меня. Пусть навсегда. А маму и отца отпустите." Если бы... Валька пришёл бы.
62.
Нет, стой, зло оборвал он себя. А почему я должен так делать? Как тот заяц из сказки Салтыкова-Щедрина, который преодолел сто препятствий, чтобы... понадеять-ся на милость волка, державшего в заложниках его приятеля. Не правильней ли пристре-лить волка? Ну, заяц - он не может. Но я-то - я человек! И я знаю, что мои родители были хорошие люди. Не для меня хорошие, а вообще хорошие. И если
Он сжал кулак. Просыпал из него песок. Зарыл в его сухую теплоту ладонь. Нет, сдаваться на милость победителя - это не выход. Победитель не посадит тебя за один с собой стол, не отпустит, поражённый твоим благородством, тех, ради кого ты сдашь-ся. Те времена прошли. Он посмеётся и использует тебя,как орудие шантажа, Валентин. В точности, как говорил отец.
И вдруг пришла в голову Вальке настолько простая и очевидная мысль, что он даже изумился своей тормознутости.
А ведь отец был не один.
Ну да, не один! Есть люди, с которыми он имел дела, те, кому он помогал - да вот тот же Ельжевский, к которому он, Валька, идёт. Значит, надо просто присоединиться к ним. На любых правах. Хоть прачкой или кухонным мальчиком. Подрасти. Стать бой-цом. Настоящим. Как те ребята из Великой Отечественной или с Балкан, про которых Валька читал в Интернете и в старых книжках. И делать то же, что они.
Мстить.
У тех родителей отняли фашисты или НАТОвцы. Но разве те, кто отнял родите-лей у Вальки, кто искалечил жизни других ребят - разве они лучше? Они в сто раз хуже, потому что фашисты убивали чужих. А эти - своих. И с ними надо так же, как с фаши-стами, ни перед чем не останавливаясь и ничем не гнушаясь. Ни ложью, ни пулей, ни яд-ом, ни бомбой, ни подкупом. Главное - чтобы мстить! А если отец и мама вернутся, вы-рвутся - он всё равно не сможет жить, как раньше. Он скажет отцу...
Валька стал представлять себе,как это будет. И,постепенно успокаиваясь, уснул...
...Конечно, мальчишки проспали и Судный День, и Второе Пришествие и Первое Распятие, а проснулись не сгоревшими лишь потому, что передвинулась тень кустов и прикрыла их от раскаляющегося уже совершенно по-летнему солнца.
– Оййййоооо...
– протянул Валька, глядя на часы.
– Первый час, ничего себе!
– Есть охота, - сказал Витька, отряхивая грудь и живот от песка.
– Придётся мой НЗ жевать.
– А у тебя НЗ есть?
– заинтересовался Валька.
– А то, - гордо сказал Витька, подтащив к себе свою сумку.
– Только я его расходовать не хотел. Пока более-менее людно было. А теперь чего, кафе я тут не вижу...
– он рас-стегнул боковой карман и запустил в него руку.
– Держи, - Витька протянул Вальке ка-кую-то грязноватую трубочку, похожую на толстую макаронину.
– Жуй-жуй, глотай.
– А что это?
– Валька приподнялся на локте, с опаской беря трубочку двумя пальцами. Она была в крошках, мусоре и вблизи напоминала уже не макаронину, а кусок тонкого шланга, вытащенного из канализации. Валька в принципе знал, что человек может есть всё подряд. Как крыса или свинья. Но на практике...