В заповедной глуши
Шрифт:
Валька рассказывал первым, поэтому, когда Витька кончил говорить, то глаза у Вальки были большущими, как фонари. А собственные проблемы, как ни кощунственно это звучало. Казались просто пустяками. Просто не верилось, что всё рассказанное Ви-тькой - правда, Валька даже заподозрил, что его новый знакомый врёт... но потом ка-ким-то чутьём понял: нет. не врёт. И именно против всего этого по мере сил сражались его, Вальки, отец и мать. За это
– - SOMETHING IS ROTTEN IN THE STATE OF DENMARK...– медленно сказал Ва-
лька, когда Витька замолчал.
– Что?
– не понял, переспросил Витька. Он сидел, глядя опять на деревья, и часто мо-ргал. Но слёз не было.
– Неладно что-то в Датском королевстве, - перевёл Валька машинально.
– Это из "Гам-лета". Шекспир написал... Слушай. Покажи эти... деньги.
Витька без разговоров раскрыл сумку. Валька увидел яркие пачки крупных евроку-пюр и строгие упаковки банковских бумаг. Нет, ему не захотелось немедленно овладеть всем этим богатством. Наоборот - пришла мысль, что именно из-за вот таких вот...
– Все беды на свете от них, - угрюмо сказал Витька, как будто угадав мысли нового знакомого. Мальчишки посмотрели друг на друга.
– Мне они не нужны. Но я хочу, чтобы от них была польза. Егор так сказал.
– Мы ничего про них не скажем, - предложил Валька.
– Присмотримся, что за человек этот Ельжевский. А там решим.
– Ладно, - согласился Витька.
– Я почему и в Белоруссию решил бежать... Говорят, там люди всё ещё справедливо живут.Ну, может и не так, но справедливей, чем у нас... Чёрт, как хавать охота.
– Пойдём-ка, - Валька встал.
– Чего сидеть... А денег нам и моих хватит.
Витька согласно кивнул, поднялся. И вдруг сказал, глядя на Вальку:
– Знаешь... я почему-то тебе верю. Пошли.
2.
Дождь пошёл около полуночи. Когда ребята выходили на дорогу, небо было чистым, но потом как-то сразу небо затянули низкие осенние тучи, а потом из них заморосило. Это не был ливень, а именно моросящий нудный кошмар - из тех, которые, кажется, не кончатся никогда и больше всего действуют на нервы,поселяя в человеке тяжёлую убеж-дённость, что такая погода если не навсегда, то уж на ближайшие годы - точно, жизнь - паскудство, а смерть - не такая уж плохая вещь.
Мальчишки вроде бы не мокли, дождь как бы и не проникал сквозь одежду. Но
– Да-а...Вот это оно самое и есть - б...дство.
Нельзя сказать, что Вальке нравилась погода. Он вздохнул, посмотрел на низкие тучи, самодовольно волокущиеся над дорогой - и, во второй раз вздохнув, начал читать:
– То be, or not to be: that is the question:
Whether 'tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
54.
Or to take arms against a sea of troubles,
And by opposing end them? To die: to sleep;
No more; and by a sleep to say we end
The heart-ache and the thousand natural shocks
That flesh is heir to, 'tis a consummation
Devoutly to be wish'd. To die, to sleep;
To sleep: perchance to dream: ay, there's the rub;
For in that sleep of death what dreams may come
When we have shuffled off this mortal coil,
Must give us pause: there's the respect
That makes calamity of so long life;
For who would bear the whips and scorns of time,
The oppressor's wrong, the proud man's contumely,
The pangs of despised love, the law's delay,
The insolence of office and the spurns
That patient merit of the unworthy takes,
When he himself might his quietus make
With a bare bodkin? who would fardels bear,
To grunt and sweat under a weary life,
But that the dread of something after death,
The undiscover'd country from whose bourn
No traveller returns, puzzles the will
And makes us rather bear those ills we have
Than fly to others that we know not of?
Thus conscience does make cowards of us all;