В зеркалах
Шрифт:
— Это просто оркестр, — объяснил Ирвинг. — Они наняли музыкантов.
Они двигались вдоль бетонной стены, — радостная толпа, сомкнувшись, обгоняла их.
— Ух ты, — сказал Богданович, — красно-бело-синие дела. — Он передернулся и снял очки.
По другую сторону арки вздымался неизмеримый купол света, из которого словно бы маленькие смерчи снега непрерывно опускались на пронзительно-зеленую траву. На обоих концах поля торчали белые крестообразные флагштоки, окруженные цветниками из красных роз, а в центре, у края, стояла незатейливая эстрада. Позади нее виднелось что-то вроде брезентового циркового шатра. Перед эстрадой
— Как бы нам забраться наверх? — спросил Марвин, глядя на факелы в вышине. — Нам надо туда.
— Ну, — сказал Ирвинг, — я бы так высоко сидеть не хотел.
— Понятно, — сказал Богданович, — но ведь это мы, а не вы. И мы любим сидеть, где высоко.
— Верно, — сказал Марвин.
Брюнетка угрюмо кивнула.
— Прекрасно, — сказал Рейнхарт. — В сомнительных местах испускайте одобрительные крики как можно громче.
— Само собой разумеется, — сказал Богданович, и Марвин с брюнеткой направились следом за ним к лестнице.
Ирвинг и Рейнхарт пересекли поле и прошли через лабиринт сетчатых оград, окружавших скопления накрытых столиков.
— Поглядите-ка на траву, — сказал Рейнхарт. — Это же настоящая трава.
В дальнем конце поля оркестр в форме континентальной армии играл «Сплотимся под знаменем нашим, ребята» [105] .
— И розы, — сказал Ирвинг.
105
«Rally Round the Flag Boys» — из песни «Battle Cry of Freedom» («Боевой клич свободы»), написанной в 1862 г. американским композитором Джорджем Ф. Рутом. Эта патриотическая песня северян была настолько популярной, что композитор Г. Шрайнер и поэт У. Барнс сочинили южную, конфедератскую переделку.
Рейнхарт, стараясь не глядеть на трибуны, показал свой пропуск охраннику перед эстрадой, поднялся на нее и направился ко входу в шатер.
— А мы опоздали, — сказал Ирвинг.
— Да, — сказал Рейнхарт.
— Пожалуй, я займусь звуком.
Ирвинг подошел к краю эстрады и посмотрел вверх, на прожекторы. Рейнхарт сделал жест, словно поправляя галстук, и вошел в шатер.
Трава под брезентом была не такого цвета, как на поле; земля здесь была влажной и скверно пахла. В траве были вытоптаны грязные тропинки. Рейнхарту вдруг все это напомнило какое-то совсем другое место. Он сорвал одуванчик, а когда выпрямился, под его веками пробежали разноцветные вспышки. Он уставился сквозь них на седого старца, который глядел на него с насмешливым добродушием.
«Что еще?» — подумал он.
Снаружи раздавался оглушительный шум, округленный нарастающий звук, который рябил брезентовые стены. Рейнхарт смотрел на старика и старался вспомнить, где было это другое место.
— Кафе «Мятежник», — сказал Рейнхарт.
— Кафе «Мятежник»? — вежливо переспросил сенатор Арчи Райс. — Вы, по-видимому, немало времени провели в этом кафе. Или там виски разбавляют десять к одному?
На складном столе посреди шатра стояла бутылка с готовым коктейлем «Олд-фэшнд» [106] . Рейнхарт подошел и стал смотреть, как свет керосинового фонаря просачивается сквозь жидкость, отбрасывая волнистые тени на стопки бумаги рядом с бутылкой.
106
Old Fashioned («старомодный») — коктейль из американского виски с горькой настойкой и тростниковым сахаром.
— Рейнхарт! — позвал чей-то голос.
Кто это крикнул «Рейнхарт»? Он повернулся на звук и в его исходной точке увидел Бингемона и Кинга Уолью, которые смотрели на него.
— Поди-ка сюда, приятель, — сказал Бингемон.
Мистер Бингемон — это зрелище, подумал Рейнхарт. Лицо Бингемона было красным и черным — красные блики, черные тени. Зубы выглядели весьма функционально. Злой король Плохих Бобров.
— Какого черта, дружок? — ласково спросил мистер Бингемон. — Вы же не пьяны, а?
— Нет, — сказал Рейнхарт. — Я не пьян. Вот увидите.
Мистер Бингемон замигал, уставился на него и расхохотался.
— Сукин ты сын, — сказал он Рейнхарту. — Можешь быть уверен, я с тебя глаз не спущу. Бьюсь об заклад, ты себя покажешь.
— Да, покажи себя, дружок, — хрипло сказал Кинг Уолью, — и мы тебя расцелуем.
Красные и белые зловещие кольца угрозы плавали над их головами. Рейнхарт смотрел на них хмуро.
— Он сегодня полон прыти, — сказал Бингемон. — Черт подери, с этими сукиными детьми надо держать ухо востро, когда они слишком развеселятся. Я хочу сказать, что ты опоздал на час, пьянь!
— Да, — сказал Рейнхарт, посмотрев на часы, которых, как он прекрасно знал, на его левом запястье не было. Когда-то у него были часы, вспомнил он, но он их заложил. — Извините.
Бингемон и Уолью вышли на эстраду. На их месте возник Джек Нунен. Он будто перекроил себе лицо, подумал Рейнхарт, сырость вокруг глаз, а рот и нос словно заново наклеены.
— Я решил подождать, пока они уйдут, чтобы сказать вам вот что, — объявил Джек Нунен. — Вы здорово вляпались. Знаете, что сказал Бингемон? Он сказал, что убьет вас, если вы его сегодня подведете. Так и сказал: «Я его убью». И вполне возможно, что это — не для красного словца, Рейнхарт. Вы же его знаете. Он может и вправду вас убить!
— Джек, — сказал Рейнхарт.
— Что? — слезливо спросил Джек Нунен.
— Ничего, Джек. Ничего.
Он прошел в тот угол шатра, где Фарли-моряк нервно перелистывал пачку исписанных листов.
— А! — сказал Фарли. — Рейнхарт, старина, ты впал в немилость, приятель. Тебя недолюбливают. Берегись Бингемона. — Он быстро посмотрел по сторонам. — Шиза. Полная шиза.
— Шиза, говоришь? Ты послушай оркестр.
— А, да, — сказал Фарли. — Оркестр. — Он помахал папкой с заметками. — Мое воззвание. Воззвание! Какая прискорбная насмешка над Живой Благодатью.
— Плюнь, — утешил его Рейнхарт. — Человек спотыкается, но Церковь стоит.
— Верно, — сказал Фарли. — В точку. И мы постоим друг за друга. Вместе ввязались, а?
— Конечно, — сказал Рейнхарт. — Нас водой не разольешь.
Он вышел на эстраду и уставился на толпу, проходившую по яркой траве. Ирвинг стоял у края эстрады с проводом в руке.
— Видишь? — сказал Ирвинг, кивая в сторону горелок на перекрещенных лопастях. — Это крест. Они здесь сегодня зажгут крест.