В железном веке
Шрифт:
Но сон, хоть и так грубо прерванный, был столь прекрасен, что когда, по приезде домой, Сэрена Йепсена спрашивали, что он видел, что он слышал в Копенгагене, он предпочитал рассказывать свой сон, а не то, что было на самом деле.
На хуторе все изумлялись и приходили в восторг от того, как сердечно король принял старого ветерана Сэрена Йепсена. Таким образом, все кончилось все-таки хорошо.
IX
Пастор Вро, видно, прав был, когда утверждал, будто наш господь бог живет и дышит, как его создания, в определенном ритме, такт за тактом, с той только разницей, что для него день был как тысячелетие, а тысячелетие как день. Всякий мог видеть, что один из таких тактов — божий вздох, равный по
Казалось, будто людей заставляли во что бы то ни стало самим выращивать беду. Все страны вооружались, как полоумные, а великие державы выуживали у них золото. Одна страна помогала другой снижать жизненный уровень народа: вдруг оказалось, что человечество не может себе больше позволить есть досыта. Силой и властью сатаны изобилие претворялось в пушки. В то же время все страны наперебой заверяли друг друга, что еще никогда они не были так далеки от мысли о войне, как нынче, они, дескать, очень друг друга любят и вооружаются в интересах мира. Международное положение, мол, неустойчиво, говорили они, и... сами на диво дружными усилиями раздували эту неустойчивость: «Наш господь бог затаил дыхание, отсюда и все беды!»
Для Йенса Ворупа все это было слабым утешением. Вместе со всеми он радовался хорошему урожаю, а урожай у него на глазах обращался в ничто. Цены на сельскохозяйственные продукты падали, а все, что приходилось покупать, — искусственные удобрения, корма, машины, — неизменно росло в цене. Страны-производители из каких-то соображений придерживали эти товары, так что цены на них искусственно взвинчивались. Вздорожали и деньги, а тут плати проценты по ипотекам да по ссудам и учитывай краткосрочные векселя! Тревожная атмосфера, а главное — эти то и дело упорно возникающие слухи плохо влияли на сговорчивость кредиторов и затрудняли получение новых кредитов.
Йенс Воруп тоже испытывал трудности, хотя его положение было отнюдь не из худших. Он никогда не терял присутствия духа и благодаря этому не только не прогорел на предприятии с экспортом картофеля, но даже получил некоторую прибыль. Часть всей партии картофеля он своевременно сплавил Союзу по экспорту картофеля, а остаток почти что целиком уже скормил свиньям, — и здесь он ничего не проворонил. Когда стало известно, что хозяин Хутора на Ключах пустил свой картофель на корм и, значит, дело с экспортом провалилось, началась форменная атака на поросят; их прямо-таки из рук рвали, так что цены на них подскочили втрое. Но Йенс Воруп своевременно обеспечил себя свиным поголовьем, все мало-мальски подходящие помещения на хуторе были забиты свиньями; в часы кормежки они задавали концерт, звучавший небесной музыкой в ушах Йенса Ворупа. Теперь важно было лишь, чтобы поднялись цены на свинину, а виды на это были неплохие. Говорили, будто Англия собирается заключить контракты на поставку свинины для особого снабжения своего флота в мае — июне. К этому времени Йенс Воруп сможет уже сказать свое слово. Но до того следовало соблюдать строжайшую экономию, — ведь пока трава вырастет, корова может издохнуть.
— Нам надо во всем себя урезывать и экономить, — постоянно твердил он жене, заглядывая к ней в кладовую.
Мария смеялась:
— Мы только и делаем, что экономим, Йенс. Мы почти ничего не тратим на хозяйство.
Не покупать — этого мало. Мария, как все женщины, считала, что если довольствуешься продуктами, которые производятся у тебя на хуторе, значит живешь даром. Так же точно думал Эббе Фискер, и Мария от него это унаследовала.
— Не понимаешь ты разве, что каждый лишний фунт масла или бекона, который ты расходуешь сверх необходимости, означает, что ты зря вынула столько-то и столько-то денег у себя
Мария лишь улыбалась понимающей, снисходительной улыбкой. Ее муж — самый хозяйственный крестьянин на свете, с какой же стати ей в таком случае затруднять себя какими-то денежными заботами? Какая цена тогда всей его хозяйственности? Смешно слушать его хвастливые намеки, что ему, мол, передохнуть некогда от забот об ее отце и брате и неизвестно еще о ком... Он совершенно забыл, что у него гроша за душой не было, когда он получил весь этот хутор, что хутор достался ему даром. Он, правда, исправно платил по своим закладным, — за исключением двадцати тысяч, составляющих долю наследства брата, по которым он не очень исправно платит проценты. Вообще говоря, его ни в чем упрекнуть нельзя, для себя лично он ничего не требует; все деньги, взятые взаймы, он целиком вложил в хозяйство. Мария ни во что не вмешивалась и не вмешивается — это его дело, он в нем понимает больше, чем она. Так пусть скажет спасибо., что она ни в какие его махинации не суется, и пусть в таком случае сам и расхлебывает все, нечего ему вдруг являться с требованием, чтобы она разделила с ним убытки. А на чем же экономить? Нет, пока ее слово еще имеет какой-нибудь вес на хуторе, люди их будут получать приличное пропитание. Никогда ей в голову не придет вырывать у них изо рта ломоть хлеба или сопровождать каждый глоток, который они делают, размышлениями: «Вот Сэрен Йепсен опять уже съел целых пять эре!»
Стоило лишь завести об этом речь, как Мария начинала горячиться. С трудом согласилась она заменить для батраков масло маргарином; Йенсу Ворупу пришлось с карандашом в руках доказывать ей, что потребление масла, а не маргарина, составит ежегодную разницу в четыреста — пятьсот крон, то есть сумму, равную процентам с десяти тысяч крон. Но дальше этой экономии дело не пошло. А когда Марии стало ясно, что отец уже давно, оказывается, не получает полагающегося ему содержания, она еще усерднее, чем раньше, стала снабжать его продуктами.
— Старики не должны испытывать лишений оттого, что мы, быть может, слишком широко размахнулись, — говорила Мария.
Йенс Воруп признавал, что она права.
— Нехватка у нас только временная. Через две-три недели можно будет начать поставку свиней, а тем временем подрастет новая трава. Нынешней весной сравнительно большой отел коров, и все они стосковались в своих зимних стойлах, рвутся на свежую травку. Все и вся точно сговорились сейчас отравлять нам жизнь. Но мы с тобой и не подумаем унывать, правда? — Он взял ее за руку и тепло заглянул в глаза.
Мария кивнула.
— Для уныния и причин никаких нет. Мы ведь состоятельные люди, — сказала она.
— Да, да, с виду все это так. Хозяйство богатое и оборот его большой. Но тем не менее можно легко вылететь в трубу, если, скажем, наличные деньги выйдут.
— Вылететь в трубу? — Мария взглянула на Ворупа. У нее слегка зарябило в глазах. — Ты ведь не серьезно это говоришь?
— Ну конечно, нет! — Воруп успокаивающе улыбнулся. — Но довольно мерзко себя чувствуешь, когда заморожено чуть ли не каждое эре.
Хорошо, но почему же он обязательно должен доводить себя до крайности, почему у него никогда нехватает терпения придержать какую-то сумму денег, вместо того чтобы тотчас же, едва только грош заведется в кармане, пускаться в новые предприятия?
— Если дело только в этом, попроси отца — он выручит тебя деньгами. Может быть, у него нет наличных, — а это вероятнее всего, — но ведь усадьба его свободна от долгов, — сдержанно сказала Мария.
Она, конечно, знала, что Воруп неохотно пойдет на это, особенно если ему самому придется обращаться к тестю. Но тут Мария была неумолима: нужна ему помощь отца, пусть обращается сам к нему, нечего посылать жену.