В. Маяковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
Оказывается, причиной всему был ненапечатанный отчет о юбилейном вечере, предназначавшийся для одной ленинградской газеты. Отчет был написан в неприязненном, грубом тоне, и репортер для чего-то направился согласовывать его с Маяковским, что выглядело как явное оскорбление... Вот он и испортил Владимиру Владимировичу настроение на целый день.
В апреле 1930 года в Москве устраивали большой вечер ленинградских писателей, на котором должен был выступать Маяковский. Мы готовились к поездке и, нечего скрывать, волновались изрядно, боясь, что наши стихи плохо
Четырнадцатое апреля было первым апреля по старому стилю, и какие-то не подписавшие своего имени приятели прислали мне утром две шуточные телеграммы. День был не по–ленинградски ясный, и я медленно шел по Невскому, радуясь весеннему солнцу.
Вдруг я увидел литератора в зеленом костюме, сплетничавшего на вечере Маяковского в Доме печати. Мне не хотелось здороваться с ним, и я прошел мимо, не поклонившись. Но он догнал меня, окликнул и, задыхаясь, сказал:
– Слышали? Маяковский застрелился...
Я расхохотался до слез.
– Значит, и вы празднуете первое апреля по старому стилю?
Литератор посмотрел на меня, замигал красными, опухшими веками и заплакал навзрыд.
Я был так потрясен этой новостью, что не мог промолвить ни слова. Сразу же направился в редакцию "Звезды", где тогда работал, и позвонил в Москву по телефону. Через час хриплый, тихий, очень усталый голос ответил:
– Правда! Его уже нет...
Назавтра я выехал в Москву.
Вечер ленинградских писателей превратился в вечер, посвященный великому поэту. Семнадцатого апреля "Известия" сообщили, что "ленинградские писатели Федин, Сейфуллина, Саянов, Толстой, Садофьев и другие выступили с чтением стихов Маяковского и своих произведений". Маяковский уже не был в числе живых, имя его отныне принадлежало истории.
1930–1957
М. С. Голодный . Записи из блокнота
Давно, двадцать лет назад, в одном из южных городов Украины, на берегу Днепра сидели два юных товарища. Они устроились на борту лодки, вытащенной на влажный песок. После жаркого июльского дня над раскаленной землей стоял знойный воздух. Он был виден на глаз, густой и плотный. Вдали опускалось солнце. Пахло растопленной смолой, речной сыростью. Товарищи тихо разговаривали. Один из них сказал:
– Хорошо. Ну, а кто бы мог убедить тебя, что ты – поэт? Ведь мы пишем не только стихи для плакатов и лозунги для знамен... Разве наши лирические стихи хуже стихов многих московских поэтов? О чьей же похвале ты мечтаешь?
Другой ответил:
– Я мечтаю о похвале Владимира Маяковского.
Через несколько дней юные товарищи выехали в Москву на Всероссийское совещание пролетарских писателей. Так решил городской комитет комсомола. Один из них, который мечтал о похвале Владимира
Спустя несколько лет ЦК комсомола Украины издал первые книги стихов своих поэтов. Это были две небольшие книжечки по полтора–два листа каждая. Мы печатали свои стихи в "Юношеской правде", "Молодой гвардии" и состояли в группе молодогвардейцев вместе с Безыменским и Жаровым. Мы получали письма от комсомольцев из Запорожья, Екатеринослава и Харькова. Одни ругали нас, другие хвалили, но неизменно заканчивали письма просьбой: "Не подкачать и не поддаваться Есенину".
И вот теперь в редакции "Молодой гвардии" стоял передо мной поэт Владимир Маяковский, автор "Облака в штанах", "Мистерии–буфф", "Войны и мира".
Обернувшись ко мне всем своим атлетическим корпусом, он положил свою палку на стол редактора.
– А, здравствуйте... А у меня о вас со Светловым справлялись харьковские комсомольцы. Я их поприветствовал от вашего имени.
Я хотел ответить ему, что мне уже об этом написали, но к нему уже подталкивали для знакомства краснощекого, слегка запинающегося Борю Горбатова.
Маяковский принес в редакцию "Нового мира" стихи на смерть Есенина. Один из присутствующих тут поэтов приветствовал его чуть–чуть язвительно:
– Здравствуйте, мэтр!
Маяковский, пожимая ему руку, ответил:
– Почтение вершку...
Потом спокойно вытащил у меня из рук два моих новых стихотворения. Он сделал это так, как если бы стихи принадлежали ему. Он прочел одно, затем второе и сказал совершенно категорически:
– Это – не годится. Это – годится.
Перечитывая второе стихотворение на слух, он стал в одной строфе переставлять прилагательные и менять рифмовку.
– Разве вы не чувствуете, что так лучше?
Но редактор решил все наоборот. То, что не понравилось Маяковскому, понравилось редактору. Он стоял за первое стихотворение и отклонял второе. Не желая ему уступить, я оба стихотворения напечатал в "Красной нови", оставив во втором поправку Маяковского 1.
Большая аудитория Политехнического музея была переполнена. Маяковский читал свою поэму "Хорошо!" 2. После первого отделения он стал резко критиковать ряд современных поэтов, зачитывая отрывки из стихов. И вдруг неожиданно прочел так, как только он мог читать – стихотворение Светлова "Гренада", Аудитория бурно аплодировала.
– Вот так нужно писать, – закончил он после того, как аплодисменты затихли.
И потом стал говорить, что, конечно, дело не только в "оснастке стихов, но и в направленности их, то есть на кого они работают".
Характерно его отношение к аудитории, с мнением которой он часто считался. Так, например, критикуя стихи Жарова "Старым друзьям", он прочитал их аудитории. Но слушатели стали аплодировать стихам, которые в чтении Маяковского только выигрывали. Тогда он крикнул Жарову:
– Ну что же, черт вас возьми, идите, кланяйтесь народу, – и вывел его за руку на сцену.