V.
Шрифт:
Дети в такую ересь, разумеется, впадать не собирались. Они прекрасно понимали, что если каждая девочка станет монахиней, то некому будет рожать мальтийцев, а камни – хотя и выглядят красиво, но работать не работают и потому неугодны Господу, который благосклонно взирает на труды человеков. Так что детишки просто молча слушали священнические речи, тенями следовали за ним по пятам и не выпускали из поля зрения. Эта слежка в том или ином виде продолжалась уже три года. С очевидным ослаблением Осады – которое, вероятно, началось в день прогулки Фаусто и Елены, – наблюдение за священником только усилилось, поскольку времени для этого стало
Усилились также – начавшись, судя по всему, в тот же день – и трения между Фаусто и Еленой – сродни постоянному утомительному трению листьев на деревьях в том парке. Мелкие ссоры, к сожалению, возникали между ними по поводу тебя, Паола. Как будто оба вдруг снова обнаружили, что должны выполнять родительский долг. Поскольку свободного времени теперь стало чуть больше, они, хотя и с запозданием, занялись воспитанием ребенка, начали проявлять родительскую любовь и утешать свое дитя в минуты страха. Родителями они были неумелыми, и всякий раз их энергия переносилась с дочери на выяснение отношений между собой. Неудивительно, что в такие моменты ребенок потихоньку ускользал от них и отправлялся выслеживать Дурного Священника.
Пока однажды вечером Елена не рассказала о встрече с Дурным Священником то, о чем умолчала в первый раз. Никаких подробностей ссоры в дневнике нет, только следующий отрывок:
Наша перепалка становилась все более бурной, более громкой и резкой, пока наконец Елена не воскликнула:
– О да, малышка. Надо было сделать как он мне советовал… – И смолкла на полуслове, осознав, что сболтнула лишнее. Повернулась, чтобы уйти, но я задержал ее.
– Он советовал? – Я тряс ее, пока она не призналась. Пожалуй, я был готов убить ее.
– Дурной Священник, – наконец выдавила ока, – посоветовал мне не рожать ребенка. Сказал, что знает хороший способ. Я почти согласилась. Но потом встретила отца Аваланша. Случайно.
И в тот вечер в парке она, как видно, начала молиться, но старой привычке. Случайно.
Я бы ни за что не стал тебе всего этого рассказывать, если бы ты верила, что была «желанным» ребенком. Но ты vi с питала иллюзий на этот счет. С раннего детства ты была предоставлена самой себе в общинном подземелье и не задумывалась о том, что ребенок должен быть желанным и жить только с родителями. По крайней мере, мне так кажется; я надеюсь, что это так, хотя, наверное, напрасно.
На следующий день после откровения Елены самолеты «Люфтваффе» совершили тринадцать налетов. Елена погибла ранним утром; судя по всему, санитарная машина, е которой она ехала, была уничтожена прямым попаданием бомбы.
Мне сообщили об этом на «Та-Кали» только днем, во время затишья. Не помню, кто принес эту весть. Помню только, что я воткнул лопату в кучу земли и ушел. Затем полный пробел.
Не знаю, сколько времени прошло,
– Он мертвый? – спросил кто-то. Некоторые уже принялись дергать черные лохмотья.
– Поговори с нами, отец, – насмешливо просипи они. – О чем сегодня твоя проповедь?
– Какая смешная шляпа, – хихикнула одна девчушка. Протянула руку и стащила шляпу. На пыльный пол, развернувшись, упали длинные светлые локоны. Солнечный луч пронзил пространство побелевшей от пыли полосой.
– Это женщина, – сказала та же девочка.
– Женщины не могут быть священниками, – презрительно заметил мальчик. И начал внимательно рассматривать волосы. Потом извлек из них костяной гребень и протянул его девочке. Она радостно улыбнулась. Вокруг нее сгрудились подружки, чтобы получше рассмотреть добычу. – Волосы ненастоящие, – объявил мальчик. – Смотрите. – И стащил с головы священника парик с длинными светлыми волосами.
– А это Иисус, – воскликнул другой мальчик, повыше ростом. На голом черепе была двухцветная татуировка, изображавшая распятие. Однако сюрпризы еще только начинались.
Двое деток занялись ногами жертвы и начали развязывать шнурки на черных башмаках. В то время на Мальте раздобыть башмаки считалось большой удачей.
– Пожалуйста, – вдруг произнес священник.
– Он живой.
– Она, глупый.
– Что «пожалуйста», отец?
– Сестра. А монахини могут одеваться как священники, сестра?
– Пожалуйста, снимите эту балку, – попросил(а) священник (монахиня).
– Смотрите, смотрите, – раздались крики у ног женщины.
Дети сняли один башмак. С таким высоким верхом, что его невозможно было надеть на ногу. Внутри он по форме точно соответствовал ее туфельке на высоком каблуке. Я разглядел одну такую матово-золотистую туфельку, торчащую из-под черной сутаны. Девочки возбужденно зашептали, какие у нее красивые туфельки. Одна из девочек принялась расстегивать пряжки.
– Если не можете поднять балку, – сказала женщина (в ее голосе послышался намек на панику), – позовите кого-нибудь на помощь.
– Ух ты, – вскрикнул кто-то у ее ног. В воздухе мелькнула туфелька и нога – искусственная нога, к которой с помощью зажима крепилась туфелька.
– Она разбирается на части.
Женщина, казалось, ничего не замечала. Возможно, она уже ничего не чувствовала. Но когда они показали ей отстегнутую ногу, я увидел, как две слезинки скатились из уголков ее глаз. Она молчала, пока дети снимали с нее сутану и рубашку, золотые запонки в виде когтистых лап и черные обтягивающие брюки. У одного из мальчиков был десантный штык-нож. Лезвие основательно заржавело. Пришлось повозиться, чтобы разрезать им брюки.