В785
Шрифт:
— Можем. И сделаем это. Мы уже подвергли тебя достаточной опасности. Я отправил запрос, чтобы через несколько дней нас встретило судно для твоей перевозки.
— Моей перевозки?
— Поскольку мы не уверены, что этот корабль безопасен, тем более учитывая текущие повреждения, то должны пересадить тебя…
Уперев руки в бока, Бонни смерила его свирепым взглядом.
— Не нужно никуда меня пересаживать. Я прекрасно чувствую себя там, где нахожусь. А ты ведешь себя нелогично.
— Я никогда не бываю нелогичным.
— Да ну? Но если бы не я, ты бы первым выступил за то, чтобы выяснить,
В обычных обстоятельствах так и было бы, но нынешняя ситуация отличалась.
— Это может подождать.
— Нет, не может, и ты это знаешь. Почему ты ведешь себя так неразумно?
— Подчиняться приказам не так уж и неразумно.
— Неразумно, особенно когда эти приказы не учитывают того, с чем мы столкнулись. Сейчас есть возможность выяснить, что задумали военные. Это гораздо важнее, чем я. Я всего лишь один человек. Ущербная женщина-киборг. Ничтожество. А сбитый корабль имеет программы и технологии, которые могут спасти сотни киборгов. Или дать необходимые ответы.
Как она могла так принижать себя? Неужели Бонни не понимала своей значимости? Своей ценности?
— Мы получим ответы, но не ценой твоей безопасности.
— Каким образом отсрочка нашего отъезда из-за миссии подвергнет меня опасности?
— Нам нужно покинуть этот район на случай, если прибудут новые войска.
— Нам нужно подняться на борт сбитого корабля.
— Это может подождать.
— Нет, не может! — закричала Бонни. — Перестань упрямиться. Ты все время твердишь, что все из-за меня, но разве я имею права голоса хоть в чем-то? Мне показалось, или ты говорил, что у киборга есть выбор? Это утверждение касается моей судьбы? Итак, я голосую за то, чтобы мы прихватили как можно больше херни со сбитого военного судна, а затем сбежали.
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Почему ты упираешься?
Какой-то частью Эйнштейн понимал, что Бонни сделала правильные выводы и должна была принимать участие в вопросах, касающихся ее жизни, но что-то другое, точно не логика, двигало им в этот момент. Разгоряченный, злой и не осознающий слова, слетающие с губ, Эйнштейн закричал:
— Мне все равно, иррационально это или нет. Мы не останемся здесь. Не будем исследовать тот корабль. Этого не случится. Я не могу пройти через это снова. Ты не понимаешь, что я чувствовал во время сражения. Особенно когда понял, что наш корабль попал под атаку.
Ее глаза расширились от такой вспышки гнева, тем не менее это не смутило Бонни.
— Ты испугался?
Забавно, что она так легко определила причину его беспокойство. Не испытывая прежде настоящего страха, Эйнштейн не сразу распознал эту эмоцию. Еще один новый дефект.
— Да, я испугался.
— Это нормально. Сражения всегда пугают.
И кто же теперь ведет себя глупо? Он покачал головой.
— Я боялся не за себя, Бонни. Как и ты, я боялся за твою жизнь.
— Почему? Из-за приказа доставить меня в целости и сохранности?
— Частично.
— Потому что у нас был секс?
— Да. Нет. Может быть.
— Тебе не кажется, что на один вопрос слишком много ответов? — дразнящая улыбка тронула ее губы.
Неожиданно
— Неужели ты не понимаешь? Ты очень важна для меня. Я так и не осознал, почему и как это произошло, но несмотря на все доводы, твоя безопасность имеет для меня первостепенное значение. Я ничего не могу с собой поделать. Когда мы попали в засаду, то все, о чем я мог думать, — благодарить Бога за то, что ты находилась на корабле вне опасности. Но потом ты ринулась нам на помощь, поставила себя под угрозу, вот тогда я понял, что аппаратное обеспечение, питающее мои органы, выйдет из строя. Я не мог мыслить. Не мог функционировать. Я… я… испугался. Испугался, что потеряю тебя. Я больше не хочу снова пережить это ужасное ощущение.
Побежав, Бонни сократила расстояние между ними. Эйнштейн раскрыл руки, крепко прижав к себе девушку. Она была такой хрупкой в его объятиях. Такой маленькой. Он опять осознал, как был близок к тому, чтобы потерять ее, из-за чего его горло сжалось. Эйнштейн закрыл глаза и положил подбородок на ее макушку. В течение долгого молчаливого момента они стояли в объятиях друг в друга. Ее пальцы играли с кончиками его волос.
— Все нормально, Эйнштейн. Это называется эмоциями. Ты заботишься обо мне. Вот почему ты испугался. Вот почему ты не мог мыслить рационально. Ты испытываешь ко мне нежность и хочешь, чтобы я была в безопасности. Так и должно быть. Это часть человеческой сущности.
— Но я не человек. Я киборг. Робот. В отличие от других я слишком сильно изменился. Я ничего не чувствую.
— Чувствуешь, — она посмотрела на Эйнштейна снизу вверх и обхватила ладонями его щеки, заставляя сосредоточиться на ней. — Даже если в тебе есть механические детали, ты не должен считаться себя неспособным на эмоции. Ты испытываешь их каждый день. Я видела это. Разве машина, лишенная чувств, стала бы также, как ты, относиться к своим друзьям? Я слышала, как ты разговаривал с Сетом и остальными. Шутки. Смех и сплетни. Стал бы робот без эмоций реагировать подобным образом? Неужели существо без сердца будет полыхать такой страстью? Обращаться со мной так нежно? Заботиться обо мне, будто я бесценна?
— Но ты действительно бесценна.
— Для тебя, — Бонни улыбнулась, ласково прикасаясь пальцами к к его коже. — Если бы ты на самом деле был роботом, полагающимся только на логику, то осознал бы, что безопасность одного не превосходит безопасность сотен. Но твоя человечность не позволяет поддаться здравому смыслу. Твое сердце приказывает технической стороне заткнуться и делать то, что ты считаешь правильным. Ты, мой дорогой и рассеянный прекрасный принц, вовсе не неполноценен. Ты лишь чересчур заботлив.
Заботлив? А был ли он таким? Обычное незатейливое слово, которое пыталось объяснить все, что чувствовал Эйнштейн. Но, вероятно, это было неправильное слово. Эйнштейн привел в порядок некоторые из своих хаотичных мыслей, рассматривая их в свете ее утверждения. Он чувствовал себя ответственным за Бонни. Хотел защитить. Ревновал. Ощущал влечение. Притяжение.
В его голове возник новый и еще более страшный вывод, когда появилось правильное определение испытываемых эмоций.
«Я люблю ее».