В785
Шрифт:
Зачем ждать? Когда Бонни уже хотела прервать поцелуй, он обхватил ее лицо руками и продолжил ласки.
— Что, — ммм. — Ты, — нежное касание языка. — Делаешь? — пробормотала она в его губы.
— Все наши дела могут подождать несколько минут.
— Могут?
— О да, — проворчал он, хотя несколько недель назад даже не мог представить, что способен на такое. — У меня есть кое-что более важное, о чем нужно позаботиться в первую очередь.
— Настолько важное?
— Определенно. Думай об этом как о наказании за то, что напугала меня до чертиков, — Эйнштейн
— Ммм. Ты же понимаешь, что это нельзя расценивать как наказание.
Расстегнув молнию, он протолкнул руку в брюки Бонни и обнаружил, что она уже была влажной. Влажной, горячей и такой готовой к его вторжению. Эйнштейн погрузил палец в ее лоно, из-за чего девушка ахнула.
— Я еще не закончил, — пробормотал он.
С медлительностью, которая заставляла Бонни содрогаться, Эйнштейн трахал ее пальцем, ловя ртом ее вздохи и дразня, пока девушку не затрясло. Как бы ему хотелось продлить этот момент, но время неумолимо бежало. Эйнштейн потянул вниз ее брюки, пока те не оказались на лодыжках Бонни.
Отдаленной частью своего сознания он понимал, что на самом деле у них не было времени на это, тем более в любое мгновение кто-то мог войти в комнату. Черт, Эйнштейн даже мысленно спроецировал пару «да пошел ты!» Арамусу и остальным, если бы они попытались связаться с ним по беспроводной связи. Ему нужен был эти минуты с Бонни. Это было необходимо, ведь вскоре им предстояло снова столкнуться с неизвестностью и опасностью.
Подняв девушку, Эйнштейн прижал ее спиной к окну, в котором мерцали звезды. Резкий контраст черного пространства делал ее кожу еще более сияющей и совершенной. Бонни обвила ногами его талию так, что теперь ее киска была у самого кончика члена. Однако Эйнштейн на мгновение задержался, потираясь набухшей головкой о влажное лоно и наслаждаясь тем, как Бонни ахнула, закатив глаза и запрокинув голову, тем самым выражая собственную страсть. Он хотел заморозить время, чтобы это мгновение длилось вечно. Но он был киборгом. Его ждал долг, который Бонни понимала и поощряла.
— Я люблю тебя, — тихо произнес Эйнштейн.
Ресницы затрепетали, когда Бонни открыла глаза, похожие на драгоценные камни, и поймала его взгляд.
— Я тоже люблю тебя, очаровашка. А теперь перестань дразнить и трахни меня.
Ага, это была его Бонни. Не такая уж и нежная. И вся принадлежала ему.
Один толчок, и Эйнштейн оказался внутри. Девушка вскрикнула:
— Да!
О да. Теплое, влажное и дикое тело Бонни притягивало его, а ее внутренние мышцы содрогались, пока Эйнштейн толкался внутрь, замедляясь при каждом выпаде, чтобы продлить момент. Вот только Бонни куда-то спешила.
— Трахни меня, — прорычала она. — Трахни меня, очаровашка. Трахни меня так, как можешь только ты.
Грязные слова, которые, если бы были произнесены другой женщиной, должны были смутить, воспламенили Эйнштейна, так как относились только к нему. Именно он сводил ее с ума от страсти. Бонни хотела его тело, его член. И Эйнштейн дарил ей все это, сильно и быстро толкаясь в лоно, пока пальцы девушки не впились в его плечи, а рот не округлился в беззвучном
Эйнштейн не был таким уж тихим. Он выкрикнул ее имя, когда кончил, толкаясь и продлевая оргазм Бонни, из-за чего мышцы ее тела содрогнулись, массируя его длину.
В этот момент он не был киборгом. Или человеком. Эйнштейн просто был жив. Жив и влюблен. И это было чертовски здорово.
Глава 15
Затаив дыхание и уютно устроившись в его объятиях, Бонни не сумела заставить себя пожалеть о своем признании в любви. Может это и было эгоистично, но она не могла отказать себе в счастье, особенно когда Эйнштейн тоже признался в своих чувствах. Какой смысл причинять боль им обоим? Ну и что с того, что он был слишком хорош для нее? У Бонни была впереди целая жизнь, чтобы доказать, что она заслуживала Эйнштейна. Целая жизнь, чтобы искупить свое прошлое. Целая жизнь, чтобы любить его.
Эйнштейн медленно отпустил ее с очевидным нежеланием. Бонни слишком хорошо это понимала. Они оба только что совершили огромный скачок в отношениях. Этот момент они будут помнить и лелеять вечно, поэтому он заслуживал определенной торжественности. Однако долг звал. Киборги не могли ждать их.
— Нам пора возвращаться к остальным.
Какое-то мгновение Эйнштейн не отвечал. Его руки блуждали по ее телу и нижней части живота, а его член, все еще наполовину твердый, продолжал прижиматься к ее плоти.
— Они могут подождать еще немного.
— Они начнут искать, если мы не вернемся с ответом.
— К черту всех.
— Очаровашка! — Боже, она так плохо на него влияла.
— Что? Мы вот-вот столкнемся с возможной опасностью. Кто знает, когда у нас снова появится немного времени наедине? Я уже много лет выполняю свой долг. Если я хочу потратить несколько минут на свою эгоистичную сторону, то, черт возьми, так и сделаю.
— Ты же знаешь, что Арамус обвинит во всем меня.
— Лучше бы он этого не делал, а то я точно заставлю его петь песни из шоу, — проворчал Эйнштейн.
Бонни рассмеялась.
— Звучит подло.
— Для всех, кто будет это слушать.
Дьявольская усмешка на его лице заставила ее захохотать.
— Ох, подумать только, раньше я считала, что у тебя нет чувства юмора.
— Так и было, пока я не встретил тебя. Я сумел пробудить тебя ото сна, а ты в ответ пробудила во мне человечность.
Если бы Бонни могла плакать, то обязательно расплакалась, а так у нее лишь перехватило горло.
— Это было очень романтично.
— Правда?
— Определенно, — она поцеловала его. Бонни сделала это только в знак благодарности, но у Эйнштейна были другие мысли. Оголодавший, будто они только что не утолили свою страсть, Эйнштейн впился в ее губы, вызывая ее язык на жаркую дуэль, пробуждающую возбуждение, которое, казалось, всегда бурлило, когда он был рядом.
— Нам действительно пора идти.
— И мы пойдем. Когда будем готовы, — пробормотал Эйнштейн. — У меня есть проблема, которую нужно решить в первую очередь.
— Она связано с некой твердостью?