Шрифт:
ЧИЖИК был отменным манекеном. Телосложением он походил на ЧИФИРа, но плоть его отлили из вспененного винила, кожезаменителем служил виниловый пластизол, глаза сделали из косметического пластика, на голову надели парик, а зубы (по которым, кстати, Айгенвэлью выступал в качестве субподрядчика) представляли собой те же зубные протезы, что носят сегодня 19 процентов американского населения — в основном, приличные люди. Внутри, в грудной клетке, находился резервуар с кровью, ниже — в средней части тела — кровяной насос, а в животе — источник энергии: никель-кадмиевые аккумуляторы. Сбоку на груди располагалась
ЧИЖИК походил на человеческий организм во всех отношениях. Он до смерти напугал Профейна, когда тот впервые увидел его наполовину вывалившимся через разбитое лобовое стекло старенького «Плимута» с муляжами раздавленного черепа, травмированных челюстей и конечностей со множественными переломами. Теперь Профейн привык к нему. Из всех предметов в Ассоциации его по-прежнему немного беспокоил лишь ЧИФИР, чье лицо представляло собой человеческий череп, смотревший на тебя сквозь более или менее прозрачную бутиратовую голову.
Подошло время очередного обхода. Кроме Профейна в здании никого не было. Экспериментов этой ночью не проводилось. Возвращаясь в комнату охраны, он остановился перед ЧИФИРом.
— На что он похож! — сказал Профейн.
Лучше, чем ты думаешь.
— Что?
Сам ты «что». Мы с ЧИЖИКом — это то, во что рано или поздно вы все превратитесь. (Казалось, череп ухмыляется Профейну).
— Дорожные аварии и радиоактивные выбросы это еще не все, что может случиться.
Но они наиболее вероятны. Если вам не устроят их другие, вы устроите их себе сами.
— У тебя даже души нет. Как ты можешь так говорить?
С каких это пор она завелась у тебя? Что, на религию потянуло? Я всего лишь имитация. Люди считывают показания моих дозиметров. Кто знает, нахожусь я здесь, чтобы они могли считывать показания приборов, или же радиация во мне потому, что им нужно ее измерять? Как по-твоему?
— Это одно и то же, — сказал Профейн.
Мазлтов. (Едва заметная улыбка?)
Профейн так и не смог вернуться к "Экзистенциальному шерифу". Через некоторое время он встал и подошел к ЧИФИРу.
— Что ты имел в виду, когда говорил: мол, все мы когда-нибудь станем такими же, как вы с ЧИЖИКом? Мертвыми, что ли?
Разве я мертвый? Если да, то это я и имел в виду.
— Если нет, то какой же ты?
Почти такой же, как и вы. Вам ведь далеко не уйти.
— Не понимаю.
Я вижу. Но ты не одинок. Разве это не утешение?
Пошел он! Профейн вернулся к себе в комнату и занялся приготовлением кофе.
III
В
В час ночи Руни и Свин затеяли драку.
— Ублюдок! — кричал Руни. — Держи свои руки от нее подальше.
— От его жены, — сообщила Эстер Слэбу. Команда отступила к стенам, предоставив Свину и Руни большую часть комнаты. Оба были пьяными и потными. Они боролись неуклюже и неумело — делали вид, что это вестерн. Невероятно, сколько забияк-любителей думают, что салунная драка в вестерне единственный приемлемый образец для подражания. Наконец Свин уложил Руни ударом в живот. Руни лежал с закрытыми глазами, стараясь сдерживать причинявшее боль дыхание. Свин вышел на кухню. Драка завязалась из-за девушки, но оба знали, что зовут ее не Мафия, а Паола.
— Я ненавижу не евреев, — объясняла Мафия, — а их дела. — Они с Профейном сидели у нее дома. Руни пошел выпить. Может, заглянул к Айгенвэлью. Дело было на следующий день после драки. Ее, похоже, не волновало, где находится муж.
Внезапно Профейну пришла в голову замечательная мысль. Она хочет, чтобы евреи обходили ее стороной? Тогда, вероятно, полукровка мог бы попробовать сунуться. Но Профейна опередили — руки Мафии потянулись к его пряжке и стали ее расстегивать.
— Нет, — передумав, сказал он. В поисках молнии, которую можно было бы расстегнуть, руки скользнули вокруг бедер к задней части юбки. — Послушай.
— Мне нужен мужчина, — сказала она, уже наполовину выбравшись из юбки, — способный на Героическую Любовь. Я хочу тебя с тех пор, как мы познакомились.
— В задницу Героическую Любовь, — сказал Профейн, — ты же замужем.
В соседней комнате Харизму мучили кошмары. Он замолотил руками под зеленым одеялом, отмахиваясь от ускользающей тени своего Преследователя.
— Здесь, — сказала она, обнаженная ниже пояса, — здесь, на коврике.
Профейн поднялся и стал рыться в холодильнике в поисках пива. Мафия лежала на полу и покрикивала на него.
— Угощайся, — он поставил банку пива на ее мягкий живот. Взвизгнув, она опрокинула банку на пол. Пиво расползлось на коврике между ними мокрым пятном, напоминавшим не то доску уз, не то меч Тристана. — Пей свое пиво и расскажи мне о Героической Любви. — Она не делала попыток одеться.
— Женщина хочет чувствовать себя женщиной, — она тяжело дышала, — вот и все. Она хочет, чтобы ее взяли, вошли в нее, изнасиловали. Но еще сильнее она хочет опутать мужчину.
Паутиной, сплетенной из нитки йо-йо, — сетью или силком. Профейн не мог думать ни о чем, кроме Рэйчел.
— В шлемиле нет ничего героического, — возразил Профейн. Кого можно назвать героем? Рэндольфа Скотта — он умеет обращаться с револьвером, поводьями и лассо. Мастер неодушевленного. Только не шлемиля: вряд ли потянет на мужчину тот, кто, полулежа в кресле, подобно женщине, принимает любовь от окружающих объектов.
— Мафия, — спросил он, — к чему усложнять такие вещи, как секс? Зачем придумывать названия? — Опять он затеял спор, как уже было с Финой в ванной.
— В тебе что, — огрызнулась она, — дремлет гомосексуалист? Боишься женщин?