Вадимка
Шрифт:
Вглядевшись в толпу споривших хуторян, Вадимка понял, что погони за ним не будет. Осторожно выбравшись из хлебов, скрытый от хутора бугром, парнишка быстро побежал прочь, шлёпая по дороге босыми ногами. Скоро негостеприимный хутор остался позади.
Глава 7
«ЛАДНО… ВЫРУЧУ!»
Стояли жаркие дни, наступила та благодатная пора, когда посев был уже позади, а косовица ещё впереди. Работа переместилась с поля на усадьбы. В степи было пусто, лишь кое-где пололи подсолнухи да иногда на дорогах виднелись подводы. Время для бегства — лучше не придумаешь. Но Вадимка знал,
Но вдруг перед ним, на перекрёстке, плохо видном среди колыхавшейся на ветру пшеницы, вынырнули две повозки. На передней сидело двое мужиков. Пешеход оказался у них на виду. Вадимка хотел отстать, но один из ехавших махнул ему рукой:
— Сидай, хлопче!.. В ногах правды немае!
Деваться было некуда, путник догнал переднюю повозку, побросал в неё свою поклажу и вскочил сам.
— Вы откудова ж будете? — поспешил он спросить.
Оказалось — это два брата из Харьковской губернии, ездили на Кубань «за счастьем» — добывать худобу. Прошёл слух, что белые при отступлении побросали много скотины — и волов и лошадей. Скот на Кубани стал нипочём. И, слава богу, братья съездили не зря — отправились туда «с одними кнутами», а теперь вот гонят домой две пары волов «со снастью». Один из братьев — высокий, сутулый, видать младший, — угрюмо молчал, зато другой — коренастый, небольшого роста — говорил охотно.
— После гражданской войны надо как-то хозяйнуваты, — рассуждал он. — Бог даст, как-нибудь перебьёмся и… заживём… Война кончилась… Нынче люди обратно в свои хаты полезли. Пахать, сеять начнут… Гляди, який урожай на Кубани нынче!.. А все мужик! Без мужика ни белые, ни красные, ни зелёные житы не можуть…
Вадимка слушал, но из головы не выходило — почему его не расспрашивают? Может быть, приняли за здешнего?.. Дай-то бог!.. Но вопрос не заставил себя ждать.
— Ну, что, хлопче?.. Домой драпаешь?
Вадимка опешил.
— Ага, — вырвалось у него само собой. — А почему вы знаете?
— Да тут и знать нечего. За версту видать, что ты за птица… Вашего брата кругом полно, расползлись, як тараканы… Домой командируются… Из дому выезжал зимою, что ли? — глянул он на полушубок.
Вадимка молчал.
— Какой станицы-то?
— Митякинской.
— Знаю, знаю… бывал… Я по твоему выговору догадался, что ты не луганский и не вешенский… Значит, и ты до дому!.. Хорошо делаешь. Коли дома не пекуть, так и в людях не дадуть… А где думаешь через Дон переправляться?.. Сейчас можно переехать только по железнодорожному полотну… по дамбе… от самого Батайска до самого Ростова… На семь вёрст тут разлился Дон!
Вадимка обомлел. Как в это время переправляться через Дон, ему и в голову не приходило. На их степном хуторе их речка Глубочка разливалась бурно, но скоро входила в берега. Говорили, что на
Вадимка готов был заплакать.
— Что же мне делать, дяденька?
— Тебе, хлопчик, треба переправляться на какой-нибудь подводе. Ты вполне сойдёшь за подводчикова сына… Чего тебе горевать?
Вадимка заметил, что глаза возницы скользнули по его мешку, парнишка догадался, чего от него ждут.
— Дяденька! — тихо сказал он. — Я отдам вам ботинки, а вы меня через Дон перевезите… Ладно? Ботинки хорошие, солдатские, им сносу не будет… Вот поглядите! У меня есть ишшо валенки, да в них я обуваюсь на ночь… а то ноги мёрзнут… Другого у меня ничего нету.
— Да где ж тебе взять это самое другое, — согласился мужик, осматривая ботинки. Он ударил их один о другой подошвами, сунул под какую-то одёжину и сказал с равнодушным видом: — Ладно… Выручу… А то ще загынешь тут.
Счастливый Вадимка только хмыкнул носом.
…Батайск был забит красными войсками, возвращавшимися с Кубани. Стоял гомон, как на ярмарке. Пехота, конница и обозы вытягивались узкой лентой по полотну железной дороги в сторону Ростова. Все пространство между Батайском и Ростовом было залито водой, поблёскивавшей на солнце.
— Ложись вот сюда, укрывайся своей овчиной, будешь нынче хворый… Спросят, кажи — ты мой сын, ездил с нами на Кубань за худобою да занедужав…
Вадимка улёгся на оклунок с пшеницей, укрылся полушубком. Он хорошо видел, что творилось вокруг. Украинцы втёрлись своими бричками в военный обоз, старший брат попросил красноармейцев говорить, что его повозки принадлежат к их обозу.
— Даёшь, даёшь! — отвечали ему.
Разбитной харьковчанин пустился в разговоры с шедшими пешком красноармейцами. Несколько человек сели на повозку рядом с Вадимкой. Харьковчанин увлекательно и с подробностями стал рассказывать, как его не раз обижал гетман Скоропадский, грабил Деникин, разорял Петлюра, трясли гайдамаки, дважды ставил к стенке батька Махно. И только красные не тронули у него ни полена.
— А теперь вот взял сына с собою — дома всё равно есть нечего — а вин свалился в дороге. Чи довезу живого, чи нет? Сыпняк не любит шутковаты!
— Сыпняк? — переспросил кто-то, и все, сидевшие на повозке, мигом соскочили.
— Вот это пройда! — Вадимка засмеялся под полушубком.
Но когда повозка осталась пустой, обнаружилась новая невыгода — её стали останавливать на каждом шагу.
— Что за подвода?
— Не задерживай! — кричали красноармейцы, ехавшие впереди.
— Чего надо? Из нашего обоза! — кричали сзади.
И часовые отходили.
Вадимка с тревогой ждал — вот-вот случится что-нибудь худое! Но все шло благополучно. Однако ехать Вадимке было ужасно неудобно. Повозка тряслась по шпалам, то бешено подскакивая кверху, то срываясь куда-то вниз. Оклунок был твёрдый, как камень, об него пребольно билась голова. Все, на что смотрел Вадимка, казалось, тряслось, как в страшной лихорадке. Наконец мальчик не выдержал.
— Ой, уж дюже больно!.. Я сяду! — заныл он, приподнимаясь. — Невмоготу! — и сел.