Вакансия третьего мужа
Шрифт:
– Простудитесь, – мягко сказал Иван, пододвигая табуретку.
– Неважно. Все, что проходит, а простуда проходит, не имеет значения. Важны лишь безвозвратные вещи. Вот Сергея больше нет, это важно. Вы понимаете?
– Думаю, что да.
– А я все думаю: как это? Его больше нет, и он не будет ходить по лестнице, заходить в квартиру, неважно, в какую. Еще два часа назад мне это казалось страшно важным. Какая я была дура!..
– Нина, он оставил вас…
– Вы знаете, он был неплохой мужик. – Она горько усмехнулась. – По-своему неплохой. Добрый, работящий, в руках у него все
– Вы так сказали, как о собаке.
– Так он ее и завел, как собаку. И привязался, как к собаке. Которую на улицу не выбросишь, потому что она преданными глазами смотрит.
– Вы столько лет прожили рядом, это трудно, наверное?
– Трудно поначалу, потом привыкаешь. Он все-таки на глазах был, рядом. Можно было не волноваться, где он, что с ним… Вы ведь, мужики, все одинаковые. Кобели… Ну, завел бы он другую любовницу, что бы мне, легче стало? Когда он в первый раз ушел, я, конечно, сгоряча замки поменяла, в дом не пускала, одежду его не отдавала. А потом простила. Видела, трудно ему, мается он. У меня ведь дома ни пылинки, на обед первое-второе-третье и салат. А она пельменями магазинными его кормила. Он за полгода, что у нее жил, на пять килограммов похудел.
Как-то подкараулил меня на лестнице, говорит: «Нина, прости меня. Не могу я без тебя и детей. Хочешь, на колени встану?» Наверное, не надо было его прощать, да сердце женское-то не камень. Да и нос натянуть этой курве хотелось. Она уж такой королевишной мимо меня ходила! Как же, мужика увела! В общем, вернулся он тогда. А потом снова к ней бегать начал. Я даже как-то ходила к ней, просила по-хорошему: поменяй квартиру, переедь ты куда-нибудь, что жилы мотаешь и себе, и мне, и ему!
Так нет, куда ей! Гордячка она. Все учится, все лучше пытается стать. А зачем? Разве ж женскую природу обманешь?
– Нина, а как вы узнали, что ваша соседка беременна?
– Так Сережа сказал. Пришел такой напряженный. Говорит, все, Нина, решился я. Разводимся мы с тобой. Ника ребенка от меня ждет. Маленькому отец нужен, наши с тобой выросли, им я больше ни к чему, а тут, глядишь, пригожусь еще.
– И как вы отреагировали?
– Не обрадовалась. Пятидесятилетнюю женщину нельзя бросать. Подло это. Жизнь прожита, красота увяла, вся в детей ушла, в дом, в хозяйство. Конечно, страшно оставаться одной на старости лет. Да вот все равно пришлось. Видно, судьба такая.
– Вы не просили Сергея передумать, не уходить?
– Нет, не просила. Во-первых, чего унижаться, если уж он так решил. А во-вторых, я ж его знаю хорошо. Была уверена, что он от пеленок с горшками сбежит и обратно ко мне вернется. Ему уже в его возрасте от жизни тоже ничего не надо было, кроме пива перед телевизором. Какие уж тут дети?
– А что вы имели в виду, когда сказали, что больше не намерены терпеть соседство с Вероникой и вашим бывшим мужем и примете меры, чтобы их больше не видеть? Уж не убийство ли?
– Господь с вами! – Женщина устало потерла лоб. – Я с ним почти 30 лет прожила, разве б поднялась рука его убить?
– А скажите, у вашего мужа не было врагов? Кто мог ненавидеть его до такой степени, что решился на убийство?
– То-то и оно, что не знаю. Сережа был очень мирным и спокойным. Не было у него врагов, да и не могло быть.
– Может, на работе какие-то неприятности случились?
– Да что вы! Он же «мужем на час» работал. – Увидев недоумение на лице Ивана, она пояснила: – Ну, знаете, по частным объявлениям мелкий ремонт делал, гвозди вбивал, люстры-карнизы вешал. У него действительно золотые руки были. Ему нравилось. Говорил, сам на себя работаю, ни от кого не завишу. Сколько заработал – все мое. Так что не могло у него быть никаких неприятностей. Из-за криво вбитого гвоздя ведь не убивают.
– По-разному убивают, – задумчиво сказал Бунин. – И из-за гвоздя тоже случается.
Оставив Нину одну, он спустился на лестничный пролет вниз покурить. Несмотря на настежь открытое в квартире Родионовых окно, закурить при жене, точнее, при вдове убитого ему было почему-то неудобно. Подобная щепетильность частенько становилась предметом товарищеских шуток, причем не всегда безобидных, но ломать себя Иван не хотел, не считал нужным.
Тело Родионова уже увезли. На лестничной площадке остался лишь очерченный мелом силуэт, хорошо известный всем гражданам России по многочисленным детективам. Эксперт собирал свой чемоданчик, ребята разбрелись по квартирам искать свидетелей. На площадке так же неторопливо курил, беседуя с экспертом, приехавший дежурный следователь, и Бунин обрадовался, что им оказался его давний друг Александр Мехов.
«Хоть в этом повезло!» – подумал он и спросил буднично:
– Ну, выяснили, чем его?
– Шилом, – так же буднично ответил эксперт. – Конечно, вскрытие точнее скажет, но я убежден, что удар точно в сердце пришелся.
Ни Бунину, ни Мехову даже не пришло в голову поставить этот вывод под сомнение. Они были уверены, что вскрытие подтвердит заключение эксперта на сто процентов. Вовка Жнец практически никогда не выходил из состояния опьянения, но экспертом был от бога. Периодически начальство снимало с него стружку, грозясь уволить за пьянку, но на практике до увольнения никак не доходило, потому что таких точных экспертиз не делал больше никто.
– Шилом, значит… – задумчиво проговорил Мехов и посмотрел на Ивана. – А у тебя чего нового?
– Не считая того, что у убитого две вдовы, ничего. Хотя в наше время даже этому особо удивляться не приходится.
– Две вдовы? Интересно.
– Да уж куда интереснее. Он от жены к соседке по лестничной площадке бегал. Долго бегал. Двенадцать лет. И при этом периодически у нее жить оставался. Вот и сейчас у него в аккурат такой период жизненной биографии. От жены ушел, к любовнице пришел. А любовница ребеночка ждет.