Вакханалия

Соколовская Юлия

Верест принимал информацию по рации — мрачно выслушивал и отзывался: «Понял»…

Земля у трансформаторной будки превратилась в сплошное месиво. Следов не осталось — без собаки понятно. Мы стояли на пересечении Облепиховой и Волчьего тупика и тщетно пытались воссоздать ночную драму. Когда Верест предложил прогуляться, я не рискнула ему отказать — перспектива остаться одной в холодной дачке попахивала истерикой.

— Нищие тут у вас не ходят? — поинтересовался Верест, употребляя пятую за утро сигарету.

— Не ходят. Раньше кишели как в теплотрассе.

Жили на чужих дачах, кормились с огородов. А как охрану наняли, забором обнесли — ни одного не видела.

— Тухляк, — вздохнул Верест. — Не нравится мне это дело. Не знаю почему, но не нравится. Пованивает как-то.

— А какие вам дела нравятся, Олег Леонидович?

Он улыбнулся. У него уже в третий раз выходила теплая, дружеская улыбка.

— Откровенно, Лидия Сергеевна, мне никакие дела не нравятся. Я технарь. НГТУ окончил — на предмет самолетостроения.

— Да я, в общем, тоже, — призналась я. — На предмет технологии резки металлов.

— Значит, и вы совершили ошибку?

— Одну, капитан. Вы совершили две. Что вас подвигло поменять профессию? Сериал «Следствие ведут знатоки»?

Он засмеялся:

— «Десять негритят». А также обнищание итээровской прослойки и взлет криминала, подразумевающий высокую востребованность сыщика. Осечка вышла. Нормальные сыщики теперь нужны только криминальным структурам для собственных нужд.

— Неужели всюду так траурно?

— Случаются курьезы. Позавчера коммерсант с крупкой суммой катил из Барнаула — за партией товара. В Алтайке мужик подсел в купе. Ну выпили, конечно, закусили, побратались. Представился новенький своим братом коммерсантом. Пошли курить — в тамбуре склеили мадам из соседнего купе — общительную, интеллигентную. Дальше поехали втроем, упражняясь в остроумии. Дама стала тяготеть ко второму — подсевшему в Алтайке. Ну он и вызвал первого в коридор: давай выручай, братуха, станция за бортом, ты пошатайся минут пять, а мы тут… Ну, словом, понимаешь; с меня пиво, все такое. Ну первый, делать нечего, проиграл в честном бою — вышел, пошатался по перрону, и назад в купе. А там уже, естественно, ни денег, ни вещей. Ни тех двоих. Даже ботинки прихватили, уроды… Он, дурь в голову, как был — в трико и шлепках — на вокзал, давай носиться, а поезд тем временем — гудок и ходу. А ехать мужику вплоть до Томска. Он обратно прибегает — а поезд ему ручкой. Съездил за товаром называется… В ментуру прибежал — а те в хохот, давно юмористов не видели. Искать, понятно, никого не стали — кого тут найдешь? — но повеселились от души…

— Черновато как-то, — с сомнением заметила я.

— Да что вы, — махнул он рукой. — В сравнении с бытовыми убийствами — невинная шалость. Прогуляемся, Лидия Сергеевна?

«Уазик» отдела по расследованию убийств сиротливо обретался у главных ворот. Двое работничков сладко спали (один из них — Костян Борзых), еще двое стояли у капота и курили.

— Кого привел, Леонидыч?

— Главную подозреваемую, — представил меня Верест коллегам.

—

В машину ее? — подмигнул мент, делая устрашающий жест. — Так это мы мигом…

— Но-но, — заволновалась я, — без намеков, пожалуйста. А то узнаете, кто такая сибирская язва.

Неспящие засмеялись.

— Инструкции будем писать, командир? — осведомился приблатненного вида опер.

— Обязательно, мужики. Собирайте толпу, будите сновидцев — и за работу. Носами пробороздить место преступления. И окрестности в радиусе ста метров. Будут требовать санкцию прокурора — знаете, как себя вести. Нет хозяев — обыскивать только огород. И не забудьте про Красноперова, любое его движение на вашей совести.

— Что искать, Леонидыч?

— Штейнис не объявился?

— Никак нет, командир. Звонили жене — она не в курсе, ушел вчера утром — больше не видела.

— Вот его и ищите…

Казаки не прибавили информации. Караульная будка находилась рядом с воротами — утепленная, срубленная из добротных бревен. Электричеством запитывалась отдельно от поселка — посредством ЛЭП, тянущейся по верху дамбы. Внутри, правда, особенного порядка не наблюдалось — кровати не прибраны, на столе грязная посуда, в углах — пыль холмами.

— Перхоть, — проследил за моим взглядом старшой. — Не обращай внимания, дамочка, здесь всегда так.

Да я-то переживу. С наступлением осени казаки в наших краях мельчают. Летом полно девчонок — нарядных, голопузых, с ножками от кутюр, и эти ходят петухами: в черных очках, с аксельбантами, защитка отутюжена, сапоги блестят, на поясах нагайки — как фаллические символы. А едва приходят холода, на дачах остаются одни пенсионеры — парни скисают. Бушлаты, грязь до колен, перманентная небритость. Службу тащат, но как-то без задоринки. Дежурят по шесть человек, по нескольку суток. И не пьют — с этим у них строго.

— Не, мужик, по Облепиховой после двадцати трех ноль-ноль не ходили, — сообщил невысокий общительный крепыш, представившийся Вересту Зубовым. — Дождь лил как из ведра, до Соснового переулка дошли — и обратно. Какой смысл? Там тупик, снаружи не залезут, а местные дачники не озоруют — тихие. Мы в те края вообще редко забредаем.

— Мы по трое ходим, иногда по двое, — просветил начальник наряда Лукшин — суховатый шатен с тремя пальцами на левой руке. — В одиннадцать смена закончилась — вернулись в будку; Круглов со своими заступил.

— Точно, — поддержал Зубов. — Поспать, правда, не дали — ваши понаехали, давай шухерить. А мы знаем, чего там происходит? Наше дело маленькое — следить, чтобы снаружи гостей не было, а внутренние разборки между дачниками нам, мужик, до фени…

— Почему вы решили, что это внутренние разборки? — удивился Верест.

Зубов и глазом не моргнул. Потрепаться он любил — не отнимешь, но лицо у парня было не из тех, что запросто выдают эмоции.

— А какие еще, мужик? Ворота охраняем, никто не входил. И через забор не лезли — у нас бы звякнуло. Так что извиняй — мы не виноваты, ищи в другом месте…