Валдаевы
Шрифт:
Поседели одуванчики.
В Алове состоялось собрание бедняков и батраков, на котором был избран комитет бедноты, а его председателем стал Ермолай Бармалов.
Мрачнее тучи ходил все эти дни Глеб Мазылев — переживал за свое богатство, которое вот-вот уплывет из рук.
Садилось солнце; вокруг ширились тени, сливались воедино. Вениамин Нужаев шел по лесу, не разбирая дороги. Рассчитывал еще до темноты выйти к монастырю, но лес не кончался, а наоборот, с каждым шагом становился все гуще и гуще. Надо было остановиться, присмотреться:
Все, что случилось с ним в последние дни, казалось кошмарным сном, который вот-вот прервется. Но сон тянулся и тянулся — от него не было пробуждения.
На другой день после ареста дочери купца Бугрова — Веры, он, Вениамин, вызвал ее на допрос. Вера заявила, что ничего не знала об оружии, спрятанном у них в саду. Видимо, она не лгала. Возможно, надо было сразу отпустить ее, но Вениамин этого не сделал — вспомнились старые обиды, которые когда-то он претерпел от нее…
— Раз не хотите отвечать, вас сопроводят в предвариловку, — сказал он в конце допроса.
— Меня это нисколько не волнует, — направляясь к двери, полушепотом произнесла она. — Прощай, ур-род! — сказала она сквозь слезы. — А ведь я любила тебя, если хочешь знать. А когда… когда ты на войне был… — Она не договорила и резко бросила конвоиру: — Пойдемте!
Сколько раз слышал Вениамин от нее это прозвище — «ур-род»! Сказала ли она сейчас правду? Или это уловка? Но для чего?..
Назавтра явился его помощник Никодим Красавцев и сказал, что Бугрова просит свидания со своей теткой.
— Ладно, отведите, — махнул рукой Вениамин.
Поздно вечером в его кабинет ворвался Красавцев и заявил, что Веру Бугрову полчаса тому отбили у конвойных четверо верховых. Наверное, их возглавлял сам Бугров. Но возможно, это провокация, которую организовал не отец, а другие — покончат с ней и бросят тень на чека.
— Вряд ли, — ответил Вениамин. — Мне кажется, отец хотел ее выручить — он организовал. Снова мы проворонили.
Но последняя версия Красавцева оказалась верной: через неделю в колодце на окраине Ардатова нашли тело Веры Бугровой. Врач установил, что девушка была брошена в колодец уже мертвой, с пробоиной на темени; но никаких других следов насилия на ее теле нет.
— Слышь? — Никодим Красавцев больно ткнул Вениамина тылом ладони под ребро. — Мещане на чека тень набрасывают.
— Ночь темная пройдет — настанет белый день.
— Для кого как, — многозначительно сказал Красавцев. — Говорят, ты к ней того… Будто ты в нее влюбленный был.
— Дела давно минувших дней.
— Не скажи!
— Ты на что намекаешь? — взорвался Вениамин.
— Она с твоего допроса в слезах шла.
— Обиделась, что под стражу взял.
— Брось прикидываться…
Никодим Красавцев криво усмехнулся.
Вениамин заскрежетал зубами. Вот оно что!.. Красавцев хочет всю вину за гибель Веры Бугровой на него свалить. Мало того, намекает, будто он, Вениамин, — прямой виновник, убийца! Потянуло смазать кулаком по наглой харе, но сдержался. Дракой ничего
Назначили комиссию по расследованию дела о гибели Бугровой. По городу ползли слухи — один нелепей другого. Вениамину было ясно, что их распускает не кто иной, как Никодим Красавцев. И был уверен, что убийство Веры — дело рук этого Красавцева и его дружков. Но как докажешь? Ведь все подозревают не Красавцева, а его, Вениамина! Остаться и попытаться отвести от себя все наветы? А если не удастся? Красавцев все силы мобилизует чтобы не удалось… Метит на его, Вениаминово, место… Обвинят ни за что ни про что — и к стенке.
Ночи проходили без сна.
И часто в такие тягучие, как вар, ночные часы, полные беспредельного и бессильного одиночества, расхаживал он по кабинету, вспоминая прожитое: то Алово, с колокольни похожее на косу, что валяется на зеленом лугу, то школу, в которой учил его Аника Северьянович. Таня… Наверное, теперь у нее много детей, она располнела, но голосок, конечно же, тот же — овечий. Брат Виктор… Давно о нем нет вестей. Полгода тому приезжал из Алова Аверьян Мазурин, сказал, будто Виктор в Красной Армии, но где, — этого Аверьян не знал. Жив ли брат? Вспоминает ли?.. Вздрагивал, когда перед мысленным взором появлялось лицо Красавцева, — наглое, ухмыляющееся, глупая надпись на лбу…
И в конце концов Вениамин не выдержал — в глухой вечерний час положил на стол своего кабинета маузер, запер дверь снаружи, бросил в траву ключ… и направился прочь из Ардатова. Понимал, что смалодушничал. Теперь же, когда шагал по лесной чаще, искал себе оправдания.
Лес был темен, глух, и далеко было слышно, как трещат ветки, когда Вениамин пробирался сквозь кусты. Надо было выйти к монастырю, заночевать там, а поутру идти дальше, в Симбирск, сесть на поезд и ехать, ехать, ехать…
— Стой!
Вениамин вздрогнул от окрика.
На тропу вышло четверо — в руках винтовки.
— Кто такой? — вперед выступил мужичонка в больших кирзовых сапогах и бабьим голосом: — Откуда и куда?
Вениамин назвал свою фамилию.
— Валдаев? Какой Валдаев? Который Нужаев? Эй, ребятки, какой-то из Валдаевых попался. А ну, — мужичонка подтолкнул путника прикладом. — Вперед иди, там разберемся.
Ничем не выдавая своего волнения, Вениамин шел впереди молчаливых конвоиров. Вот просека, а в глубине ее — желтоватые огоньки. Какое-то жилье. Подошли ближе. Видимо, давно заброшенный лесной кордон — покосившаяся избушка с прогнувшейся посередине крышей.
Его втолкнули в пропахшую махоркой комнату. На полу лежало несколько мужиков — они сладко похрапывали во сне. У стены — австрийские и русские винтовки; тускло поблескивали штыки.
— Кто такой? — из-за стола привстал лысый, еще молодой человек в суконной гимнастерке. — Откуда привели?
— Нужаевым себя назвал, — сказал один из конвоиров. Лицо его показалось Вениамину знакомым. Когда и где он видел этого человека?
— Из Алова? — спросил лысый, снова усаживаясь на шатающуюся под ним скамейку.