Валентин Распутин. Боль души
Шрифт:
Но посмотрите, как в сути своей меняется надежда на верховную власть. В прежние времена считалось в народе, что Сталин или Брежнев, как и батюшка-царь, конечно же, за простых смертных, но до них не поднимается полная правда о происходящем внизу. Так и заявляли отчаянные правдолюбцы: «Я до самого Сталина дойду!», «Я до Брежнева дойду!», ибо там вся полнота власти, и если уж Сталин топнет ногой – вздрогнет вся страна. У нынешнего президента такого ореола народного заступника нет. Нет и полного доверия к нему: люди не забыли еще, что он возведен во власть Ельциным под гарантии своей безопасности.
– На мой взгляд, общество наше в связи с приходом капитализма
– Пенсии, которые постоянно громогласно повышаются, – это только на хлеб. На хлеб впроголодь, вероятно, хватило бы… Если бы не болеть. До каких высот взлетели цены на лекарства, говорить не надо. Болеть нельзя. Если бы не повышалась постоянно плата за электричество, газ, воду. Если безвылазно сидеть дома и не связываться с транспортом, даже городским, не говоря уж о поездах, самолетах. Если не покупать ни одежду, ни обувь. Не хоронить близких. Все обычные и привычные связи и потребности стоят сейчас денег и денег. Неспособность заплатить обходится дорого. В Ангарске (это опять Иркутская область) доведенные до отчаяния люди, неплательщики за воду, пытаются забаррикадироваться в квартирах и не открывать двери работникам ЖКХ, но те дают указания пробивать снаружи кирпичную кладку и обрезать трубы. В Хабаровске огромные, едва шевелящиеся от отчаяния очереди инвалидов за полагающимися им бесплатными лекарствами. Лекарства вроде и полагаются, а аптеки, должные их выдавать, убавлены втрое. В Кирове… на Камчатке… сил нет перечислять! А я ведь телевизор почти не смотрю и даже в новостные программы заглядываю редко – значит, это малая-премалая часть из того, что показывают. А показывают – малая-премалая часть из того, что происходит.
Верно, это жестокость. Жестокость, к которой мы привыкаем. Жестокость, происходящая от нежелания или неспособности местной и федеральной власти – простереть свою милосердную длань в сторону беззащитных. Учителя, врачи, слава Богу, способны постоять за себя, а пенсионеры, инвалиды забастовку не объявят. И голодовку тоже; им и без того достаточно красноречиво заявляют, что они зажились. «Вы чье, старичье?» – хороший был рассказ под этим названием у Бориса Васильева. А ничье. Бесхозное. Прежде слово «нелюди» было обозначением нравственного уродства, теперь его все настойчивей отсылают к старикам, оставившим свои годы и силы на труды в отринутой стране.
В этом и корень жестокости: вы – не наши, вы – побежденные, зажившиеся…
Капитализм сам по себе – безжалостное общественное устроение. Реваншистский капитализм, утверждающийся в России, уродлив еще и потому, что он находится в состоянии войны не только с коммунистическими, но и с историческими традициями и имеет своим происхождением «общечеловеческие ценности», которые позволяют бомбить Югославию, Ирак и говорить о необходимости «мер» в связи с перенаселенностью планеты.
– Да, ведь по многим вопросам, причем наиболее жизненно важным, власть сегодня постоянно и откровенно занимает сторону новоявленных «хозяев жизни». Несмотря на массовые протесты и заявления очень авторитетных, уважаемых людей (ваши в том числе), протащили все-таки закон о купле-продаже земли. Скоро начнут разрывать
– Что происходит? Под мощной атакой откровенного бесстыдства и беззакония в течение вот уже пятнадцати лет, в условиях беспощадной и жуткой реальности происходит, по-видимому, реформация душ. Если на одной стороне властвует правило: обогащайся кто как может; на другой – спасайся кто как может. Законы общности ослабли. Рабочий класс разогнали, крестьянство тоже – вот почему и сделалось возможным протаскивание грабительских законов, в том числе закона о продаже земли, окончательно закрепляющих статус-кво богатых и статус-кво бедных, дающих одним полную власть и полную свободу действий, а другим – безвылазное бесправие и еще большее закабаление.
Но вот, как прежде не без пафоса говорилось, на передовые рубежи в борьбе за свои права выходят учителя, врачи… Я уж и не знаю, говорю ли о них как о серьезной силе сопротивления или во имя требующейся в конце беседы бодрой ноты. Но ведь случались же в истории и «бабьи бунты» – и довольно успешные. О них невольно вспоминаешь при виде массовых, самых массовых, организованных, по всему судя, не профсоюзами, а крайним отчаянием выступлений женщин-домохозяек против реформы ЖКХ в Воронеже, на Камчатке, в Усолье-Сибирском… Они – последние ряды сопротивления, но последние-то и самые стойкие, им отступать некуда.
Апрель 2003 г.
Чья это страна?
Виктор Кожемяко: Валентин Григорьевич, в одиннадцатом номере журнала «Наш современник» за прошлый год опубликована ваша новая повесть «Дочь Ивана, мать Ивана». В моем восприятии она должна стать очень значительным событием нашей литературной и в целом общественной жизни. А каковы отклики? Многие ли газеты и журналы сообщили об этом? Честно говоря, я в прессе мало что читал: по телевидению и по радио вообще ни слова не слышал. Можно ли такое считать нормальным? По-моему, в советское время было иначе. Тут возникает вопрос об изменившемся месте литературы в нашей жизни или об отношении к писателю Валентину Распутину?
Валентин Распутин: Отклики есть. В нашем кругу в основном положительные, в ненашем, как и положено, издевательские. Два мира, две судьбы, два противоположных взгляда абсолютно на все. У одних – боль за Россию и народ, у других, как у Дм. Быкова в «Огоньке»: «Да что же это вас, сердешные, все время насилуют?.. Но если вас насилуют – в диапазоне от Маркса до кавказцев, может, вы как-нибудь не так лежите?» На подобное «остроумие» и отвечать не хочется, очень уж это гадко по отношению к брошенным на произвол судьбы и лишенным всякой защиты десяткам миллионов униженных и оскорбленных.
Но повесть «пошла». Она опубликована уже в четырех журналах, набирается еще в одном, попала в Интернет, вышла книжкой в Иркутске, одновременно в двух обложках, отдельной и общей, выходит в «Молодой гвардии», готовится в нескольких провинциальных городах. Так и надо: пусть небольшими тиражами, но гуще, чтобы читали в самых разных местах. Идут обсуждения, иногда в совсем узком кругу: получили «Наш современник» с повестью, по очереди прочли в семи – десяти квартирах и сходятся для разговора. Как газета в хорошем смысле, нечто вроде «коллективного пропагандиста и агитатора».