Валентин Распутин. Боль души
Шрифт:
До того времени мы с Валентином Григорьевичем не встречались ни разу. Как писателя я его, разумеется, очень любил. Начиная с «Денег для Марии», «Уроков французского» и других ранних рассказов. На страницах «Правды» он печатал интервью и статьи в защиту Байкала, против поворота северных рек. Запомнилось и острое его письмо в соавторстве с Юрием Бондаревым и Василием Беловым, бившее тревогу по поводу состояния нашей эстрады и вообще так называемой массовой культуры, к которому она скатилась в годы «перестройки».
Но как он отнесется к предложению побеседовать, если имеется в виду напечатать
Валентин Григорьевич согласился мгновенно. Более того, когда я слушал его доброжелательный голос в телефонной трубке, мне показалось, что он чуть ли не ждал подобного предложения. Значит, у него было желание высказаться, а что это будет трибуна «Правды» его не только не смущало, но, как я понял, наоборот, в создавшихся условиях по-своему вдохновляло.
И вот я у него дома. Начинаю с потрясшего откровения Окуджавы, которое, сразу чувствую, потрясает и его. Вообще, первое и главное чувство, впоследствии все больше во мне углублявшееся, – это близость, даже родство душевного состояния. Право, совсем не часто мне как журналисту доводилось ощущать такую душевную близость с теми, кто становился моим собеседником, так сказать, по долгу службы. Здесь же возникло не только удивительное взаимопонимание, но, я бы сказал, взаимочувствие, при котором разговор обретает особую доверительность.
Причем ведь нельзя сказать, что мой собеседник как-то специально старался для этого. Человек, по натуре сдержанный, отнюдь не склонный к раскрытию души нараспашку, он говорил ровным голосом и находился в постоянной сосредоточенности, из которой, казалось, вывести его на нечто постороннее никакой силой невозможно.
Да, он был до предела сосредоточен. Не одним лишь разумом, а и чувством. И преобладала в нем – это доходило до меня почти физически – великая, всепоглощающая, неизбывная боль.
Боль за Россию. За то, что с нею и в ней происходит. За ее сегодняшний и завтрашний день.
Вот что определило основной настрой нашей первой беседы, а затем и всех последующих, которые постепенно станут регулярными, продолжаясь каждый год.
Позволю себе высказать здесь одно соображение, давно уже во мне утвердившееся. Состояние боли считается ненормальным для человека. От боли принято лечить. Однако последнее двадцатилетие в России что-то в этом традиционном представлении перевернуло, если, конечно, говорить о состоянии не физическом, а душевном.
По-моему, душевно и духовно здоров у нас нынче тот, у кого душа болит за происходящее с Родиной, и наоборот, в лечении нуждаются не знающие такой боли, не испытавшие ее. Если не болит, значит, не побеспокоишься об изменении положения в стране. Значит, тебя оно устраивает.
У Валентина Распутина душа болит очень сильно и постоянно. Однако от этой боли он не бежит в бесчувствие, не старается любым способом избавить себя от нее. Как Спаситель через свое страдание вел к искуплению род людской, так в одном из достойнейших сынов России великая боль души за родную землю и родной народ несет надежду на общее наше спасение. Ибо если так сильно болит, то надо, обязательно надо, не временно устранять само это ощущение боли, а искоренять причины и источники ее. А они ох как глубоки, въедливы, коварны, какой разветвленной и ядовитой сетью пронизали всю жизнь страны, идя, конечно, от властного верха…
Что же толку в этих наших беседах, переполненных истовой болью и длящихся столько лет? Валентин Григорьевич тоже задается таким вопросом. В одной из своих статей он написал, что мы не обольщаемся слишком большими результатами, и это верно. Обольщаться не следует. Однако, я думаю, Валентин Распутин тысячу раз прав, выражая надежду, что и те результаты, которые есть или все-таки могут быть, придутся кстати в той сумме, из которой должно же в конце концов сложиться усиление нашей Родины, призванной вернуть себе духовную мощь, свет великой культуры и социальную справедливость.
Сегодняшний читатель прикоснется в книге к мыслям и чувствам выдающегося современника, наделенного не только уникальным талантом, но и обостренной совестью, особым чувством чести. Прикоснется – и, хочу верить, что-то очень необходимое возьмет себе в помощь.
А читатель будущий обратится к этим беседам, дабы узнать, чем жил в труднейшие годы великий писатель и великий патриот Земли Русской. Конечно, он, писатель Валентин Распутин, – прежде всего и больше всего в своих повестях, рассказах, очерках. Но вот так случилось, что из года в год все последнее время, обозначающееся в 2007-м его семидесятилетием, длились и откровенные эти разговоры по самым острым, самым важным для Отечества проблемам. Печатались в «Правде» или в «Советской России», в «Советской России» или в «Правде». Каждый год, в течение уже многих лет. Так что сложился если не дневник, то своего рода ежегодник, в котором последовательно запечатлялось многое из того, что особенно волновало, тревожило, озабочивало Валентина Григорьевича Распутина – при переходе из века в век, из тысячелетия в тысячелетие.
Я знаю, ему эта многолетняя работа, которая, надеюсь, еще продолжится, по-особому дорога. Как документ времени? Нет, пожалуй, даже более, гораздо более того. Как свидетельство души во времени. А работал он над текстами этих бесед по-писательски – по-распутински, я бы сказал. Предельно кропотливо и тщательно, выверяя каждое слово и малейший нюанс. Так же, как работает над повестью, рассказом или очерком.
Значит, и это неотъемлемая часть творчества большого русского писателя на крутом рубеже биографии его Родины, которую он любит поистине больше жизни.
Виктор Кожемяко