Валентина

Энтони Эвелин

— Ничто не может удовлетворить меня, кроме дуэли! — поклонился им полковник. — Если граф настолько же трус, насколько подлец, я его вытащу из его собственного дома! Будьте добры проехать со мной туда. Я буду стреляться с ним где угодно!

— Поскольку вы настаиваете, мы вынуждены согласиться.

Однако я лично считаю, что это абсолютное безумие! — сказал Готье. Он происходил из авиньонских торговцев, и все эти дуэльные тонкости считал не более чем старомодными и опасными ребячествами.

Когда они подъехали к дому Грюновского, Ревельон пошел стучать в дверь. Его впустили внутрь тотчас. Де Шавель с сумрачным, недовольным Готье оставались в карете. В доме, казалось, вовсю горел свет и чувствовалось какое-то беспокойство. Ревельон вернулся через десять минут и был бледен как мел.

— Вы можете действительно ехать домой, полковник, — сказал он, рухнув на сиденье кареты. — Граф Грюновский не станет драться на дуэли ни с кем, в том числе и с вами… Утром его нашли застреленным в собственной постели! Там, в доме, полно полицейских!

С минуту де Шавель молчал.

— Кто это сделал? — спросил он наконец сухими губами.

— Как они говорят, скорее всего, служанка, которая была при его гражданской жене — некоей баронессе. Она скрылась. Полиция считает, что ее вряд ли удастся найти. А между тем именно она спасла вашу жизнь, полковник!

— Да, — сказал полковник. — Наверное.

* * *

Летом в Чартаце всегда стояла страшная жара. Все время, как полковник отбыл в Варшаву, Валентина старалась побольше бывать вне дома. Ей была невыносима обстановка, невыносима прислуга. Ей было так страшно и дурно, что она даже не решалась

покататься по окрестностям в открытом тарантасе. Она просто сидела в тени огромного замка, читая или просто глядя вдаль, пытаясь чем-нибудь занять себя и отвлечься от дурных предчувствий. Она понимала, что полковник не вернется, она понимала это умом, но душа ее не могла смириться с этой ужасающей карой, которой она подверглась за свою любовь… Помня о своем обещании, она ждала, не предпринимая никаких действий. Прошла неделя, вторая, затем третья. В кармашке ее платья лежала его последняя записка, она часто доставала ее и смотрела на милый, корявый почерк левой руки, не видя сквозь слезы ни букв, ни самих строчек… А потом она уже и не плакала, горе ее было сильнее всяких возможных физических проявлений, и она впала в некое подобие летаргического сна, сидя дни напролет в теплом саду. И вот месяц кончался, а его все не было.

С утра она вышла, как обычно, в сад, за ней шел дворецкий с легким плетеным креслом и ее вязаньем. Она села в кружевной тени, по привычке взяла спицы и попыталась сосредоточиться на своем давнем уже решении. Она не может оставаться в живых, когда его нет на свете. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, и даже ребенок, иногда уже двигающийся в ней, ее ребенок от любимого человека, не придавал ей сил жить. Иногда ей уже казалось, что ее сердце может остановиться и само собой…

Легкая тень словно колыхнулась позади нее или это просто ветер поколебал ветви ивы? Она не слышала звука шагов. Но кто-то явственно, а не в чудесном видении, подошел к ней…

— Валентина, — тихо позвал де Шавель. — Так ты выйдешь за меня замуж?