Валентина
Шрифт:
Номады заметили его несколько дней спустя. Менгис лежал в беспамятстве. У него не было сил идти дальше. Кочевники шепотом посовещались, и один из них грязным пальцем указал на одежду незнакомца. Прозвучало имя Менгиса, а затем был упомянут и шейх аль-Джебал. Номады покачали головами и собрались уезжать.
Но один из них вступил с остальными в жаркий спор, то и дело указывая на рану на голове Менгиса. Торопливым шепотом несколько раз произносилось слово «федаины». Глаза кочевников боязливо пробежались по пустыне, отыскивая убийц. Номады покачали головами и подъехали поближе к лежавшему на песке человеку.
Когда луна выбралась из облаков, кочевники добрались до стоянки и позвали старуху-знахарку. Мягко касаясь скрюченными пальцами головы Менгиса, она осмотрела рану и кивнула. Тогда человека в оленьих шкурах отнесли в ее шатер.
Старая женщина постаралась поудобнее устроить раненого и промыла засоренную песком рану, выбрав насекомых из запекшейся крови, затем нанесла толстый слой мази и обвязала голову Менгиса чистой тканью. Она точно знала, кто он такой. Рассказы об этом человеке наводили ужас на всех обитателей пустыни. Но не одежда из оленьей шкуры помогла знахарке догадаться, кто попал в ее шатер. Она не раз видела этого мужчину, когда он был еще мальчиком, любившим мчаться на быстром коне по пустыне вместе со своим братом.
Добрая женщина нежно ворковала над лежавшим в забытьи молодым человеком, время от времени вытирая пот с его горячего лба. Она знала и то, что к утру Аллах примет решение, оставаться ли в живых Менгису, и молилась, чтобы этому красавцу довелось еще пожить.
Жар терзал Менгиса всю ночь и утро, но к тому времени, как солнце высоко поднялось над горизонтом, жар стал спадать и раненый попытался приоткрыть глаза. Он улыбнулся старухе, склонившейся над ним, но она приложила палец к его губам и сделала знак лежать спокойно. Знахарка объяснила ему, где он и как сюда попал.
– Пройдет много дней, прежде чем ты сможешь двинуться в путь, – сказала она. – Ты слишком долго оставался без пищи и воды. Наши люди дадут тебе коня, когда ты поправишься. Все будет хорошо. А теперь спи.
Менгис вздохнул и заснул.
Дни, проведенные им среди кочевников, прошли в беседах со старухой и ее соплеменниками. Эти люди рассказывали ему странные вещи: будто судьбой ему предназначено занять трон Аламута и повелевать федаинами…
В это просто трудно было поверить.
Когда Менгис спрашивал своих собеседников, откуда же им это известно, если сам он о том ничего не ведает, они важно кивали головами и говорили, что все, происходящее в пустыне, известно номадам. Кочевники утверждали, что его брат – великий воин. Когда же Менгис непонимающе смотрел на них, знахарка напоминала, что страшный жар иссушил разум раненого и потому не может он ничего вспомнить.
Номады предложили отвезти его к подножию Аламута, где о нем наверняка позаботятся федаины, но Менгис отказался. Он упрямо качал головой и повторял вновь и вновь, что непременно должен отправиться в Джакард, и чем чаще повторял это, тем сам больше верил, что кто-то его очень ждет там.
Когда Менгис поправился и настала пора уезжать, он привязал бурдюк с водой и мешок с провизией к седлу и оглядел людей, столько сделавших для него. Старуха-знахарка скрюченными пальцами взяла его за плечи и заглянула в глаза.
– Хочешь верь, хочешь – не верь, но рану нанес тебе брат.
Менгис внезапно почувствовал озноб, хотя и стоял на жарком солнце.
– Я запомню твои слова.
Не оглядываясь, помчался он в Джакард, и душа его пребывала в глубоком смятении.
Еще несколько часов – и он окажется в Джакарде! Менгис ждал, когда его конь утолит жажду, напившись из небольшого ручья. Сам он тоже с удовольствием смочил прохладной влагой пересохшее горло и позволил коню попастись немного на траве.
Менгис присел у воды. Теперь он знал наверняка: что-то перепуталось в его воспоминаниях. Если верить старухе-знахарке, то какая-то часть жизни выпала у него из памяти. Но может, приехав в Джакард, он обо всем вспомнит?
Слова старухи звучали в ушах: «Будь осторожен! Остерегайся своего брата!» Она сказала, что Паксон нанес ему эту глубокую рану на виске. Но почему? Если бы только удалось вспомнить! Как мог брат, поступив столь жестоко и злобно, оставить его умирать? Всякий раз, когда Менгис думал об этом, голова начинала страшно болеть. Но в Джакарде, он был уверен, ему удастся все вспомнить.
Горячее солнце приятно согревало, и Менгис задремал, не сомневаясь, что через несколько часов окажется в Джакарде. Сейчас ему хотелось только одного: чтобы приятное чувство расслабленности длилось как можно дольше. Какие-то смутные воспоминания будоражили сознание, и он пытался припомнить, когда же прежде подобное умиротворение снисходило на него. Но картина почему-то не складывалась в единое целое из многочисленных обрывков образов и фраз. Менгис пожал плечами и задремал. Он скорее почувствовал, чем увидел, что к нему приближается всадник. Не изменив позы, Менгис наблюдал за человеком, спешивавшимся с коня.
– Привет, Пакс, – тихо сказал он брату.
Паксон резко обернулся, лицо его побледнело, и Менгис убедился: старая женщина была права. Теперь нужно быть осторожным в своих словах и поступках!
– Как ты здесь оказался? – с удивлением спросил Паксон.
Менгис указал на своего коня.
– Так же, как и ты, – лениво произнес он.
– И куда же ты держишь путь? – холодно поинтересовался Паксон.
– Сдается мне, что туда же, куда и ты, – медленно проговорил Менгис.
Паксон ощутил некую странность в поведении брата: тот вел себя, словно…
– Давно ты здесь? – спросил султан Джакарда.
– Часа два, может быть, три. Кто же замечает время, путешествуя по пустыне? А ты откуда едешь, брат?
– С охоты, – коротко ответил ему Паксон.
– Не вижу дичи! Она была на четырех или на двух ногах? – рассмеялся Менгис.
Паксон нахмурился.
– Чего ты хочешь?
– Ничего, – спокойно ответил Менгис. – А разве я должен хотеть чего-либо особенного?