Валькирия. Тот, кого я всегда жду
Шрифт:
Вот когда окатила меня волна душного, дурностного страха! Я взмокла и подумала, а надо ли было мне так усердно лезть туда, куда меня не пускали… не пускали-то, может, моей же корысти ради… или ради чего-то ещё, простоте моей недоступного… Двое кметей встали по бокам и повели меня запирать, верней, потащили, едва не сбив с ног, намеренно грубо, чтоб видели Боги моего прежнего рода — не я предаю, силой берут… и до самой двери было ещё не поздно вырваться и передумать. Я шла, опустив голову, молча. Как сказывал дедушка: забралась в кузов, не говори, что не груздь.
…Если
Обычно отроки ночевали здесь по двое-трое. Я сидела одна. Да. Никак у меня что-то не получалось быть — мы. Получалось: все остальные — и я. Отовсюду торчала сухим сучком из бревна.
Я поудобней устроилась у стены, вздохнула и упёрлась подбородком в сомкнутые колени. Зябла спина, в животе сосало, потому что повечерять не пришлось. Вот краюшку бы хлеба с толстой сметаной, да на правый бочок, да чтобы Молчан свернулся тёплым клубком… Может, он теперь зайца нёс в логово, верной волчице, глупым щенятам…
Кто бы погладил меня по головке, кто бы сказал: будет всё хорошо. Малые дети любят слушать страшную баснь, прижимаясь к надёжному и большому, способному защитить… А вот когда страшно не в басни, а наяву, и не к кому припасть, не за кем спрятаться…
Я закрыла глаза и постепенно сползла в зыбкий, не сулящий отдыха полусон, когда сам толком не ведаешь, спишь или живёшь. Я шла на лыжах домой, и наполненный кузов привычно оттягивал плечи, а вокруг уходили в звёздное ночное небо ели, заметённые по колена. Я шла, а впереди становилось светлей и светлей, и вот уже засинели круглые лунки у влажных чёрных стволов, засверкал снег, готовый хлынуть лопочущими ручьями, и нестерпимое вешнее солнце глянуло вниз сквозь голые ветви… Я миновала Злую Берёзу — капли прозрачного сока сбегали по белой коре, и каждая несла в себе радугу. Я вошла во двор, и там, на крылечке нашего дома, прислонясь к двери, сидел Тот, кого я всегда жду.
Во сне я очень хорошо знала его и не приглядывалась к лицу, только видела, какой он тощий и слабый после болезни — на весёлом свету это было резко заметно, заметнее, чем в подслепой избе, — и правая рука висела на груди, закованная в лубки, пальцы бледные, войдёт ли ещё в прежнюю силу… И глубокий шрам на щеке только-только белел, накрепко зарастая. Я опустила кузовок на гладкие досочки и подошла, и сидевший обнял меня, зарылся лицом в светлый мех полушубка. Я сказала:
— И правда, что ли, вжиль потянул.
Наверное, от меня пахло морозом, принесённым из ночного зимнего леса. Сидевший поднял глаза и сощурился против света, бившего в очи сквозь голую Злую Берёзу, сквозь путаницу ветвей… Отвёл взгляд и с глухим усилием вымолвил:
— Я говорил не о тебе.
Я
— Зимушка!.. — с отчаянием и мукой позвал Тот, кого я всегда ждала. — Зимушка!
Я была уже у самых ворот.
— Зимушка!..
Я всё-таки обернулась. Он силился встать и тянул ко мне руку, он погибал без меня ещё верней, чем я без него… Я кинула лыжи и не помня себя рванулась назад. По двору, раскинувшемуся внезапно на вёрсты, сквозь череду бесконечных вязких сугробов… против метели, с яростным рёвом ударившей вдруг в лицо. Насколько же проще было уйти. Уйти, бросить, предать из-за единого слова, которое и нашептали-то ему любовь и жалость ко мне!..
Я проваливалась и застревала в снегу, сердце надсаживалось, выламываясь из рёбер. И кто-то другой всё вспоминал: это не наяву. Уговаривал пощадить себя. Я и вправду почти уже умерла, не знаю, вживе или в мечте… когда мрак всё-таки отступил, и снова хлынуло солнце, и я… то ли обняла, то ли подхватить успела Того, кого я всегда жду… Заплакала и проснулась.
Я сидела скрючившись у стены, всё тело затекло, а щёки действительно были мокрые. Что-то люди подумали, если кто слышал. Морщась, я разогнулась, потом прошлась из угла в угол, поглядывая на светлую щель по верху двери. Растёрла руками лицо, чтобы не выглядеть заспанной, когда придут отпирать… подумала об утре и девяти копьях и поймала себя на том, что сужу почти равнодушно, ведь всё это не шло ни в какое сравнение с пережитым во сне. Ну убьют. Ну велят сидеть между кметями. Какая разница, ведь я всё-таки успела к Тому, кого я всегда жду.
И когда молчаливые воины отперли двери, он незримо шагнул со мной через залитый утренним светом порог. Я чувствовала его руку у себя на плече. Я спустилась в яму и была по пояс засыпана холодной землёй. Взяла палку и щит…
Велета потом говорила, вид у меня был ужасно далёкий и безразличный, они волновались со Славомиром, решили — это от страха. Они не посмели вмешаться. Сам вождь не посмел бы, даже если бы захотел, потому что моя жизнь или смерть зависела не от него и не от девятерых избранных, шедших меня убивать… Шёл с ними Перун. А со мною был Тот, кого я всегда жду.
Стоит ли подробно рассказывать, как они один за другим вскидывали тяжёлые копья, метя меня пригвоздить?.. Я, во всяком случае, не много запомнила. Я извивалась и перехватывала свистящие наконечники окраиной щита, Отбивала их палкой и уворачивалась. Кажется, воевода и в самом деле не зря кормил меня целых полгода. Девятому воину я прямо подставила щит, а когда он ударил, добавив свой вес к силе размаха, — вывернула руки и наклонилась, и копьё глубоко ушло в землю рядом со мной, а кметь начал падать и успел себя подхватить лишь потому, что воевода кормил его гораздо дольше, чем меня.