Валя Некрасова родила сына
Шрифт:
Работа их разгорячила. То обстоятельство, что оба они легко управляются с двадцатикилограммовыми мешками, бодрило их. К тому же в момент, когда Валя захватывала свободный конец мешка, чтобы Сергею Борисовичу было легче завязывать его, руки их изредка соприкасались. Причем если сначала соприкасались нечаянно, то ко второму часу работы прикосновения стали носить ярко выраженный характер намеренности.
Никто и никогда не видел Валю такой, как в этот день. Валя улыбалась. Всем. Она шутила. Со всеми. Она буквально на глазах расцветала. И каждый, кто видел это, думал про
Под конец работы сели кружком: пили принесенный из дому в термосах кофе, заедая его из дому же принесенной снедью. Валя Некрасова угощала всех пирожками с капустой и утверждала, что пекла их сама. И все ей верили, хотя вид пирожков и вкус их никак не подходили под разряд домашних. Но в этот вечер никто не смог бы не поверить Вале Некрасовой. Такой она была счастливой.
Сергей Борисович Пустошило тоже пытался шутить, но довольно плоско. И все-таки было в нем что-то, что располагало и к нему: на нем лежал отсвет влюбленной в него женщины и отсвет этот очень его красил.
А Валя Некрасова уже была влюблена.
С этого дня судьбы Пустошило и Некрасовой связались в один узел. В столовой — вместе, в кино — вместе, с работы — вместе.
Благотворное влияние Некрасовой — этой прежде такой незаметной девушки — обернулось даже изрядным посмелением Пустошило. Однажды он выступил с критикой излишне строгих административных порядков, введенных новым начальником отдела кадров, чем и заслужил дружное одобрение сотрудников.
Валя с еще большей охотой занималась цветами, и к ней — за отростками и за консультациями по цветоводству — приходили сотрудники буквально всех отделов.
А еще Валя стала чрезвычайно общительной. Вот тогда-то я и сошлась с ней поближе.
Говорить о своей любви к Сергею Борисовичу Валя могла часами. В ее представлении это был человек исключительный. Не говоря уже о том, что на улице на них оборачивались и с восторгом бросали замечания, вроде: «Какая замечательная, какая эффектная пара!», были в Сергее Борисовиче и другие достоинства, например, нежность и горячность. Он подносил Вале цветы, дарил по праздникам духи и колготки. Он обнимал так, что захватывало дух и отнимались ноги. И если что-нибудь огорчало, так это только его неизбежные уходы домой к одиннадцати вечера и большие трудности, которые он преодолевал изредка, чтобы увидеться с ней по праздникам и воскресеньям. Все остальное было прекрасно.
Счастье длилось до первой беременности.
Известие о ней в одну секунду возвратило Пустошило к первоначальному состоянию: извечной и всепоглощающей трусости.
— А может, ты ошиблась? — спросил он с надеждой.
— Да что ты, милый, — ответила радостная Валя, — я была у врача — ошибки быть не может. Как это здорово, правда?
Пустошило не ответил.
Некрасова смотрела на него с преданностью и
Все последнее время она не уставала повторять: «Это ведь ничего не значит, что у человека нет способностей к науке, главное, чтобы в нем был талант любви к людям».
— Ну в общем так, — сказал после долгого раздумья Пустошило, — срок у тебя не может быть большим. Следовательно, мы сделаем аборт.
Валя не поняла:
— Мы? — повторила она машинально.
— Ну да, — сказал Пустошило. — Я же несу ответственность за это. И поверь, — добавил он проникающим в душу шепотом, — пока ты будешь там, я здесь буду умирать от боли за тебя…
Что-то в этой патетической речи показалось Вале несправедливым и до крайности обидным.
Но веры в Сергея Борисовича она не потеряла.
Стоило только поставить себя на место Сергея Борисовича, как оказывалось, что реакция его вполне оправданна и объяснима. Любовь любовью, а рождение ребенка — акт обязывающий и ответственный. Сергей Борисович, безусловно, порядочный человек. И не сможет оставить Валю, зная, что у нее растет его дитя. Но при этом он ведь должен будет оставить уже имеющуюся у него жену, а также сына, пускай и взрослого.
Валя решила дать возлюбленному время все обдумать и взвесить.
Ночь Валя Некрасова провела ужасную. Но состояние, которое прежде ей не приходилось испытывать, было не только новым, но и желанным.
Оно вселяло надежду на иную, раньше ей незнакомую жизнь, и в этой жизни виделся ей наконец-то достигнутый идеал. Было малопонятно, как это столько лет она могла жить одной только работой, служебными радостями и передрягами. Разве в этом состоит женская доля?
Женская доля — это дети и муж.
Так решила Валя.
Пустошило решил по-другому. Хотя исходные данные были точно такими же, как и у Вали Некрасовой.
Любовь любовью, думал он, а карьера карьерой. Нет, Сергей Борисович и не мечтал о сверхизумительных служебных взлетах. Он боялся за то место, которое занимал.
В конце концов ничего нет страшного в том, что с какой-то из сотрудниц он ходит вместе в столовую и уходит вместе с работы.
Зато, если после этих совместных обедов сотрудница рожает ребенка, то, естественно, ставится под сомнение общий моральный облик и ее и того, кого так часто видели рядом с ней.
А это уже дело нешуточное. Тут можно крупно погореть. Особенно, если ты, как Пустошило, член партии, и профорг, и руководитель группы.
О событиях, последовавших вскоре, Вале Некрасовой до сих пор вспоминать и больно и стыдно.
Пустошило стоял перед ней на коленях, клялся в горячей любви, обещал жениться, если она сейчас сделает все так, как он просит. Потому что теперь рождение ребенка невозможно, а потом — он, Пустошило, подготовит почву и все у них наладится и тогда они уже обязательно обзаведутся детьми.