Валя offline
Шрифт:
— Зачем ей зимний комбинезон? — удивляется папа. — Не в Сибири ведь живём.
— Ребёнок болеет круглый год!
— Я болею клуглый год! — подтверждаю я.
— А ты её кутай поменьше.
— А ти меня кутай поменьсе!
— А ты мне не советуй! Советчик нашёлся.
Разговаривать с мамой — всё равно, что со встречным ветром.
— Это всё твоя мать. Вчера с моря пришли, у Валеньки губы синющие, трясётся вся! А Елизавета Яковлевна: «Мы русалку ловили, чего вы от нас хотите?»
— Поймали?
— Что? — переспрашивает мама.
— Ну, русалку поймали? — папа улыбается и достаёт
Я хватаю камешек и сую его за щёку: я решила, что это карамелька.
— Ты совсем спятил. Какой она тебе Тарасик? И не суй нам свои булыжники. Валентина, открой рот!
Валентина. Дурацкое, дурацкое имя! Ненавижу его.
Это меня мама так назвала — в честь бабушки, маминой мамы. Её задавила машина, когда я ещё не родилась.
Когда я вырасту, то сменю и имя, и фамилию. Хочу, чтобы меня звали красиво, как всех: Настей или Дашей. Можно ещё Полиной. Папа вообще хотел меня Вероникой назвать — в честь одной своей старой знакомой. Очень звучно, но мама не дала.
— Мам, можно мне на море?
— Никаких «на море» — разбирай чемодан. Я в хозяйственный — за шваброй. Увидишь таракана — съезжаем немедленно!
— Его же дихлофосом можно — чик, и он труп, — я как раз вижу одного на стене Чёрного, он ползёт прямо на маму. Я представляю, что это такая необычная черносливина.
Мама у меня ужасно чистоплотная. У нас каждый день дома влажная уборка. Она даже в кафе никогда не ест — брезгует. А в школьной столовой однажды упала в обморок. На дне тарелки у одной девочки из нашего класса лежала расчёска, а мама как раз проходила мимо.
В комнату заглядывает хозяйка квартиры, Глафира Леопольдовна. Баба Глаша, как она просила себя называть. Старенькая, ей, наверное, лет триста, не меньше. У неё голова всё время трясётся, а вместо рта морщинка. У нашего соседа-тракториста такая собачка в кабине была, с болтающейся башкой — баба Глаша на неё похожа.
— Это вам вторые ключи, Машенька. Если что понадобится — кастрюлька там какая или кипятильник — вы стучитесь четыре раза, — говорит Глафира Леопольдовна своей морщинкой.
— Спасибо, у нас всё своё.
Мы уже третий день в городе, а море я вижу только из окна.
Мы живём в хрущёвке, на пятом этаже, и вокруг пальмы.
По-моему, когда вокруг пальмы, нужно строить одни дворцы. Из мрамора, например, а лучше из горного хрусталя — он недорогой. Я бы так делала, здесь же круглый год солнце. И ещё американские горки с аквапарком. Тогда будет красиво. Это будет гармония, как говорит наша учительница по изо. Потому что человек должен жить с природой в гармонии. А когда строят из бетона и каких-нибудь шлакоблоков, получается наоборот. Вместо асфальта я бы ничего не клала, пускай везде растут трава и цветы — лучше, если это будут гладиолусы.
Скоро первое сентября и я пойду в седьмой класс. Каждый день мама ходит устраивать нас в школу. Её-то сразу взяли учителем географии, а со мной получились какие-то нестыковки. Школа рядом с домом, но там в классах уже полный набор. Нет мест. Мама хочет, чтобы мы ходили в одну школу, а мне всё равно. Мне просто надоело сидеть дома.
В
— А ты, пока в очереди сидишь, чупа-чупс соси.
Но разве же я об этом?
Я сильно поначалу скучала. Особенно по папе.
— Мам, а где все папины фотографии?
В альбоме вместо папы пустые прозрачные кармашки.
Она молчит.
— Он скоро приедет?
— Скоро, — говорит мама. — Ты же знаешь, папа у нас в ответственной командировке. Он страшно занят.
— Он всё время занят.
Вот ответьте: разве могут камни, пускай даже синие или вообще серо-буро-малиновые в клеточку, быть важнее, чем собственная дочь? Могут, по-вашему?
— А ты потерпи. Уже скоро.
Это наше с мамой «скоро» тоже ужасно долго тянулось. Целых четыре года.
Я открываю альбом и рисую вид из окна. С натуры рисовать очень полезно, от этого развиваются наблюдательность и внимательность к мелочам. Вот, например, стоит у дерева собака на четырёх лапах. А художник может увидеть, что у неё их три. Или вообще двадцать шесть — когда она понесётся вскачь. И это будет правда. И никакой очевидности это не противоречит. А знатоки придут и скажут: ну-у, голубчик, так не бывает! Или что-нибудь ещё похлеще. Но художников, кстати, это никогда не останавливало.
Сиреневое от заката море, розовое небо и белая точка на золотом берегу. Если соединить эти цвета в одной картине, будет гармония, а если перемешать — просто грязь. Акварель — не гуашь, она не прощает нам, художникам, ошибок.
Белая точка — это баба Лиза. Она неподвижно сидит на складном табурете в широкополой шляпе из соломки и смотрит вдаль.
Я встаю рядом. Мне четыре года, и я не выговариваю букву «р».
— Тебе глусна?
Баба Лиза молчит, но мне и так всё понятно.
— А почему?
— Не знаю, Собачкин. Бывает, что человеку грустно просто так. Безо всякой на то причины. По-моему, это называется меланхолия… или как-то там, — бабушка чему-то улыбается, и от этого у неё делаются потусторонние глаза. — Когда мне грустно, я прихожу сюда, на этот берег, и смотрю вдаль.
— Почему? — снова спрашиваю я.