Вам доверяются люди
Шрифт:
— Я тоже очень рада! — горячо сообщает Кира.
Костя лежит в небольшой палате. Кроме него, здесь еще три человека. Все четверо приподнимают головы, когда Костина мама вводит Киру в палату.
— А-а, дождался свою подружку! — говорит пожилой, усатый человек и откидывается на подушки. — Вот моя подруга-то не торопится…
Кира отчаянно краснеет и снова хватается за спасительное «здравствуйте», которое на этот раз обращено ко всем обитателям палаты.
Костя лежит у окна. Он хмурит брови и деловито советует:
— Ты подвинь табуретку, а то мне подниматься еще не велят…
— Конечно, конечно, —
Табуретку придвигает Костина мама и, легонько охватив плечи Киры, усаживает ее.
— Вам сумочка мешает? Поставьте сюда…
— Это для Кости. Клубника. Она мытая…
Кира неловко вытаскивает банку с аккуратно завязанной горловиной.
— Ну, Костик, — смеется Ольга Викторовна, — все по твоему веленью, по твоему хотенью! Только говорил: «Вот бы клубники!..» А я даже не знала, что она уже появилась… Большое спасибо, Кирочка.
Ольга Викторовна берет из рук Киры банку, ставит ее на тумбочку.
— Ты ешь! Ты сейчас же ешь! — командует счастливая Кира. — Давай я тебя покормлю.
— Да брось, пожалуйста… Маленький я, что ли?
Но Кира уже увидела на тумбочке ложку и принимается за дело. Первое смущение преодолено. На них никто не обращает внимания. Ольга Викторовна незаметно исчезла, а у каждой кровати свои гости, свое угощение, свои тихие разговоры.
— Ты сама ешь, — говорит Костя, с наслаждением уписывая ароматные, крупные ягоды.
— С ума сошел! Да я сегодня столько ее съела!
Кира сочиняет не моргнув глазом: клубника еще очень дорогая, она не попробовала ни единой ягодки. Наконец, когда банка наполовину опустошена, Костя с сожалением мотает головой:
— Довольно! Мне сразу помногу нельзя. Доктора не велят.
— Дядя Матя?
— И он, и Андрей Захарович.
— А кто из них лучше? — ревниво спрашивает Кира.
— Оба мировецкие, но, знаешь, какие-то разные, — подумав, отвечает Костя и вполголоса принимается рассказывать о врачах, о больных, которые лежат в этой палате, о том, как мучился тот пожилой, усатый человек и как долго Матвей Анисимович уговаривал его решиться на операцию.
— Ему, знаешь, три четверти желудка вырезали, — делая круглые глаза, шепотом объясняет Костя. — Мать для него тут особую еду придумывает.
— А потом как же? — испуганно спрашивает Кира.
— Врачи говорят — потом будет есть как все, только понемногу и часто… А вон тот молодой, в углу…
Они шепчутся долго, обо всем на свете, перескакивая с обстоятельного обсуждения профессии врача (Костя склонен теперь одобрить решение Киры) на перспективы начавшегося футбольного сезона. Но в футболе Кира смыслит мало, и потому разговор переходит на те годовые контрольные, которые давали в Кириной школе, и на то, с кем Кира дружит в классе, и какие книги любит Костя, и какие новые фильмы идут в кино, и, конечно, Кира вспоминает о новой советской космической ракете, которая была запущена как раз на следующий день после того, как Костю ранили. Тут Кира в страхе замолкает: тетя Юля строго-настрого предупредила ее, чтоб о ранении, об операции и, конечно, о том, что Костя «вторично рожденный» — ни слова. До этой минуты Кира тщательно обходила запретные темы — и нате же, сорвалась! Но Костя даже не замечает испуганного молчания
— Меня это дело во как интересует! — увлеченно объясняет он. — Только физику надо мне подтянуть, понимаешь. У тебя как с физикой?
— У меня ничего, — скромно говорит Кира, — годовая, наверно, будет пятерка.
— Ишь ты! — с завистливым уважением восклицает Костя.
— Да это же пустяки! — энергично возражает Кира. — Я ручаюсь, что за лето подтяну тебя и по физике и по чему угодно.
Но Костя недоверчиво поджимает губы:
— Подтянешь! Увезут тебя на дачу или просто не позволят…
— Во-первых, если я не захочу, меня никуда никто не увезет, — гордо заявляет Кира, — а во-вторых, почему не позволят?
Костя отводит глаза:
— Ну, я не знаю… Родители не любят, когда девчонки с мальчишками дружат.
— Мой папа и тетя Юля не такие дураки! — обиженно заступается Кира.
— Слушай, — вдруг спрашивает Костя, — она правда очень хорошая?
— Кто? Тетя Юля? Она замечательная!
— Так почему же ты ее теткой зовешь?
Теперь молчат оба. Наконец Кира решается.
— А… а как? — шепотом спрашивает она.
— Если б у меня был хороший отчим, — тихо, сквозь зубы, отвечает Костя, — я бы его только папой звал…
И в эту минуту в палату входит молоденькая сестричка:
— Товарищи посетители, без пяти шесть! Прощайтесь, прощайтесь, не задерживайте наших больных, им отдохнуть надо!
Она говорит весело и дружелюбно, но в палате сразу становится грустно.
— Как быстро! — вздыхает Кира.
— А ты опять приходи. Здесь каждый день пускают, — у Кости немного смущенный вид, — если, конечно, хочешь…
Сестра уже ушла, посетители неохотно и медленно собирают какие-то баночки, посуду, книги. Но сколько ни тяни, а время истекло. Кира оглядывается. Уже ушла толстая суетливая жена усатого больного и встал с табуретки молодой летчик, который приходил навестить брата, такого же молодого парнишку, как он сам. Наверное, надо уходить и ей, Кире, но почему же не зашла, как обещала, тетя Юля и не вернулась Ольга Викторовна?
— Надо уходить, да? — наклонясь к Косте, тихо спрашивает Кира.
— А вот и наши мамы! — неожиданно объявляет он.
Поперхнувшись, Кира оборачивается. Действительно, Юлия Даниловна и Ольга Викторовна, улыбаясь, вместе входят в палату.
— Ну, прощайтесь, ребятки, до послезавтра, — говорит Юлия Даниловна. — Послезавтра, во вторник, Кира опять придет. Хорошо?
— Только ничего не приносите, Кирочка, — предупреждает Ольга Викторовна, — иначе не пущу, смотрите!
Еще полминуты — и Кира уходит, оглядываясь и махая на прощание своей опустевшей плетеной сумочкой.
Молча идет она за Юлией Даниловной по длинному коридору, раздумывая над тем, что сказал Костя: «Если б у меня был хороший отчим…» Юлия Даниловна, конечно, не может знать, о чем думает девочка, но видит, что она не на шутку взволнована, и считает за благо помолчать. Почти у самого выхода на лестницу, там, где стоит аквариум, им преграждает путь грузный человек в больничном халате. Халат надет только на одну руку и подпоясан ремешком, другая рука у человека в бинтах и в гипсе.