Вампир Арман

Райс Энн

Он перевернулся на спину. Изо рта и из кишок полилась кровь. Его лицо взмокло и заблестело, дышать становилось все труднее. Он снова казался совсем юным, юным, как в тот момент, когда он угрожал мне, мальчик-переросток с густой копной пламенеющих кудрей.

– Вспомни обо мне, когда начнешь покрываться потом, – сказал он хриплым, по-прежнему едва слышным голосом. – Вспомни обо мне, когда до тебя дойдет, что тебе тоже не жить.

– Пронзи его насквозь, – прошептал мне Рикардо. – С такой раной он может умирать целых два дня.

– А у тебя и двух дней не останется, – сказал с пола лорд

Гарлек, ловя ртом воздух, – учитывая, что твои раны отравлены. Чувствуешь, в глазах? У тебя же горят глаза, не так ли, Амадео? Попадая в кровь, яд первым делом действует на глаза. Голова еще не кружится?

– Ублюдок, – сказал Рикардо. Он пронзил его рапирой через тунику один, два, три раза. Лорд Гарлек изменился в лице. Его веки дрогнули, а изо рта вытек последний сгусток крови. Он был мертв.

– Яд? – прошептал я. – Отравленный кинжал? – Я инстинктивно потрогал плечо, куда он нанес рану. Рана на лице, однако, была еще глубже. – Не трогай ни рапиру, ни кинжал. Яд!

– Он лгал, пойдем, я тебя умою, – сказал Рикардо. – Нельзя терять время. – Он попытался вытащить меня из комнаты.

– Что же нам с ним делать, Рикардо! Что нам делать! Мы здесь одни, господина нет. В доме три трупа, а, может, и больше.

Не успел я договорить, как с обоих сторон холла послышались шаги. Это малыши выходили из своих укрытий, и я заметил среди них одного из учителей, он, очевидно, удерживал их подальше от нас.

По этому поводу у меня возникли смешанные чувства. Но все они были еще детьми, а учитель – безоружный, беспомощный ученый. Старших мальчиков, как повелось, по утрам в доме не было. Так я, во всяком случае, думал.

– Идемте, нужно перенести их в пристойное место, – сказал я. – Не трогайте оружие. – Я сделал малышам знак подойти. – Давайте перенесем его в лучшую спальню. И мальчиков тоже.

Малыши изо всех сил старались слушаться, но некоторые из них расплакались.

– Слушайте, ну помогите же нам! – сказал я учителю. – Осторожно, оружие отравлено. – Он уставился на меня, как сумасшедший. – Я не шучу. Это яд.

– Амадео, да ты весь в крови! – пронзительно закричал он. – Что значит – оружие отравлено. Господи, спаси нас!

– Да прекратите вы! – сказал я, но больше выносить эту ситуацию я не мог, и когда Рикардо взял на себя переноску трупов, я помчался в спальню господина обработать раны.

В спешке я опорожнил весь кувшин с водой в таз и схватил салфетку, останавливая кровь, стекавшую по шее под рубашку. Липкая, липкая дрянь, ругался я. Все поплыло перед глазами, и я чуть не упал. Ухватившись за край стола, я велел себе не становиться рабом лорда

Гарлека. Рикардо был прав. Лорд Гарлек все выдумал насчет яда. Отравить клинок, подумать только!

Но, рассказывая себе эту байку, я опустил глаза и впервые увидел царапину на тыльной стороне правой ладони, очевидно, оставленную его рапирой. Ладонь распухала, как будто ее ужалило ядовитое насекомое.

Я потрогал плечо и лицо. Раны опухали, порезы превращались в огромные рубцы. Голова опять закружилась. Прямо в таз закапал пот, теперь в ней плескалась красная вода, похожая на вино.

– О Господи, дьявол-таки это сделал, – сказал я. Я повернулся, комната накренилась и поплыла. Я пошатнулся.

Кто-то

подхватил меня. Я попытался позвать Рикардо, но язык во рту не ворочался.

Все звуки и краски смешались в горячее, пульсирующее пятно. Потом я с изумительной четкостью увидел над головой расшитый балдахин кровати господина. Надо мной стоял Рикардо.

Он быстро и отчаянно заговорил, но я не мог ничего разобрать. Мне даже казалось, что он говорит на иностранном языке, приятном, очень мелодичном и ласковом, но я не понимал ни слова.

– Мне жарко, – сказал я, – я горю, мне так жарко, что я этого не выдержу. Мне нужна вода. Положи меня в ванну господина.

Казалось, он меня вообще не слышит. Он не прекращал умолять меня о чем-то. Я почувствовал, что он положил руку на мой лоб, и она обожгла меня, буквально обожгла. Я взмолился, чтобы он меня не трогал, но он этого не услышал, и я тоже! Я ничего не говорил. Я хотел заговорить, но язык стал слишком большим и тяжелым. Ты же отравишься, хотел закричать я. И не смог.

Я закрыл глаза. Меня увлек за собой милосердный поток. Я увидел бескрайнее сверкающее море, воды за островом Лидо, зубчатое и прекрасные на полуденном солнце. Я плыл по этому морю, возможно, на маленьком баркасе, или же просто на спине. Я не чувствовал самой воды, но ничто, казалось, не отделяло меня от нежных покачивающихся волн, высоких, медленных, легких, то поднимавших меня вверх, то опускавших. На далеком берегу поблескивал огромный город. Сперва я решил, что это Торчелло или даже Венеция, что меня каким-то образом развернуло в обратном направлении и несет назад, к земле. Потом я увидел, что он намного больше Венеции, что небо пронзают высокие, отражающие солнце башни, как будто он целиком построен из сверкающего стекла. Как же там было красиво.

– Я попаду туда? – спросил я.

Казалось, волны сомкнулись надо мной, но не удушающей водой, а спокойным покрывалом тяжелого света. Я открыл глаза. Я увидел красную тафту балдахина над кроватью. Я увидел золотую бахрому, отделывавшую бархатные драпировки, а потом надо мной возникла Бьянка Сольдерини. В руке она держала кусок ткани.

– На этом кинжале было не столько яда, чтобы ты умер, – сказала она. – Ты просто заболел. Теперь послушай меня, Амадео, каждый твой вздох должен быть спокойным и сильным, ты должен настроиться побороть свою болезнь и поправиться. Ты должен просить сам воздух дать тебе силы, и не терять уверенность, да, ты должен дышать глубоко и медленно, да, вот так, и ты должен понять, что яд выходит из тебя вместе с потом, и не смей верить в этот яд, не смей бояться.

– Господин узнает, – сказал Рикардо. Он выглядел осунувшимся и несчастным, его губы дрожали. Глаза его наполнились слезами. Да, безусловно, зловещий знак. – Господин как-нибудь узнает. Он все знает. Господин прервет путешествие и вернется домой.

– Оботри ему лицо, – спокойно сказала Бьянка. – Оботри ему лицо и помолчи. – Какая же она была храбрая. Я шевелил языком, но слов выговорить не смог. Я хотел сказать, чтобы мне обязательно сказали, когда сядет солнце, поскольку тогда и только тогда может появиться господин. Конечно, такая возможность существует. Тогда и только тогда. Может быть, он придет.