Вампир — граф Дракула
Шрифт:
Мисс Морай!
Пишу вам по просьбе мистера Гаркера, который еще слишком слаб, чтобы писать самому. Он находится у нас около шести недель, у него сильнейшее воспаление мозга. Мистер Гаркер просит передать вам сердечный привет и выражает сожаление, что ему пришлось задержаться в пути. Больному потребуется еще несколько недель, после чего он будет совершенно здоров.
С уважением, сестра Агата.
P. S. Больной заснул, и я хочу еще кое-что прибавить. Мистер
Я написала бы вам раньше, но не знала, куда адресовать письмо, а при мистере Гаркере никаких документов не было. Его привезли к нам из Канфенберга. Кондуктор сказал, что он влетел на станцию как сумасшедший, крича, чтобы ему дали билет домой. Узнав, что он англичанин, начальник станции посоветовал ему ехать в Бухарест, так как оттуда ходит экспресс до Кале.
Вы можете быть совершенно спокойны, уход за вашим женихом хороший. Мистер Гаркер такой добрый и ласковый, что мы все полюбили его. Я вполне уверена, что через несколько недель он совершенно поправится. Вам еще предстоят многие и многие годы полного счастья.
19 августа. Произошла непонятная перемена в состоянии Ренфильда. В восемь часов вечера он начал беспричинно волноваться и нюхать воздух, как собака, учуявшая дичь. Фельдшер, зная, что я интересуюсь им, попытался вызвать больного на разговор. Обычно Ренфильд крайне легко идет на контакт, а на этот раз он отказывался говорить. «Не хочу общаться с вами, — объявил он. — Вы теперь ничто, мой господин близок».
В девять часов я пошел к Ренфильду. Он казался очень возбужденным. Я сделал вид, что не обращаю на него внимания. Неожиданно Ренфильд успокоился, тихо подошел к своей кровати и молча уселся на нее. Что он замышляет?
Я устал сегодня, и мне грустно. Надо пораньше лечь спать.
Позже. В два часа ночи меня разбудил санитар. Ренфильд удрал!
Быстро одевшись, я спустился вниз. Сторож сказал, что каких-нибудь десять минут назад он видел через решетку в двери Ренфильда, спокойно лежащего на кровати. Внезапно окно с шумом распахнулось, и он выскочил в одном белье в сад.
Не долго думая, я помчался за своим пациентом, который, по словам сторожа, повернул налево. Вскоре впереди мелькнула белая рубашка Ренфильда. Он перелезал через высокую стену, которая отделяет клинику от сада старого дома.
Вернувшись, я приказал сторожу послать двух или трех санитаров в Карфакс на случай, если Ренфильд окажется буйным. Затем, подставив лестницу, я перелез через стену.
Ренфильд был у часовни. Он стоял, прижавшись лицом к решетчатому окну, и как будто с кем-то разговаривал. Я боялся подойти слишком близко к нему, он мог испугаться и опять удрать. Видя, однако, что Ренфильд не двигается с места,
— Я ожидаю ваших приказаний, господин. Я ваш раб, и вы должны наградить меня, ибо я верен вам, хотя вы были далеко! Теперь вы здесь, и я исполню все ваши желания, но когда придет время раздачи наград, прошу не обойти меня!
Подоспевшие санитары по моему знаку бросились на Ренфильда. Он боролся, как разъяренный тигр. Я никогда не видел человека в таком припадке дикого бешенства и надеюсь больше не увидеть.
В конце концов на Ренфильда надели смирительную рубашку и поместили в комнате со стенами, обитыми мягким. Его крики ужасны.
24 августа.
Дорогая Луси!
Я уверена, что ты с нетерпением ждешь известий от меня. Про дорогу я ничего писать тебе не буду, так как все время думала только об Андрее и, предвидя, что мне придется ухаживать за ним, старалась спать как можно больше. Я застала беднягу ужасно похудевшим и слабым. Он страшно изменился и, кажется, не помнит, что с ним произошло или, по крайней мере, делает вид, что не помнит. Я не расспрашиваю его. У него было какое-то страшное потрясение, это очевидно, но он еще не окреп, чтобы вспоминать об этом.
Сестра Агата — прелестное существо и опытная сиделка. Она сказала мне, что Андрей говорил в бреду безумные вещи. Я просила ее рассказать мне все, но Агата только перекрестилась. Она утверждает, что долг сиделки — хранить тайны своих больных. Правда, на следующий день, увидев, что я очень расстроена, Агата сама завела разговор на эту тему.
«Голубушка, будьте уверены, мистер Гаркер не сделал ничего, в чем бы он мог упрекнуть себя, — сказала она. — Вы как его будущая жена можете быть совершенно спокойны на этот счет. Он никогда не забывал вас, а пострадал от таких ужасов, о которых нам, смертным, не следует говорить».
Вероятно, Агата вообразила, что я ревную Андрея и подозреваю его в измене. Однако, душка, не могу от тебя скрыть, что эти слова обрадовали меня.
Я сижу теперь у постели бедного Андрея и пишу тебе, пока он спит. Но вот он просыпается… прерываю свое письмо…
Андрей попросил меня передать ему куртку, так как хотел достать что-то из кармана. В боковом кармане лежала записная книжка. Я хотела взять ее, надеясь узнать причину болезни, но Андрей, должно быть, угадал мое желание, так как, взяв тетрадку из моих рук, попросил отойти к окну и оставить его одного.
Через некоторое время он подозвал меня и сказал: «Вильгельмина (я поняла по его тону, что он говорит серьезно), ты знаешь мои принципы. Я считаю, что между мужем и женой секретов не должно быть. Я пережил ужаснейшие приключения. Когда я думаю о них, у меня кружится голова. До сих пор не знаю, был ли весь этот ужас в действительности или нет. Ты знаешь, что у меня было воспаление мозга, а это граничит с сумасшествием. Тайна всего — здесь, в этой записной книжке, но я хочу забыть о ней. Я намерен начать новую жизнь со дня нашей свадьбы (мы решили обвенчаться здесь, в Бухаресте). Вильгельмина, вот моя записная книжка, почитай ее, если хочешь, но никогда не напоминай мне о ней».