Вампиррова победа
Шрифт:
— А что ты теперь видишь?
Дэвид присмотрелся к месту укола. Из ясно очерченного отверстия медленно сочилась прозрачная жидкость. Впрочем, это была не кровь, определенно не кровь. Это было что-то желтоватое и прозрачное, напоминающее соки мухи, раздавленной об оконное стекло. Медицинская выучка подсказала, что это, наверное, плазма крови — только из нее удалены все красные и белые кровяные тельца и осталась только липкая янтарная жидкость.
— Bот, — в тихом голосе Электры звучал не то страх, не то благоговение, — вот перед нами одна из твоей
У Дэвида пересохло во рту, но он заставил себя пригнуться, чтобы всмотреться в лицо девушки. Оно выглядело расслабленным, веки сомкнуты — словно она спала. Длинные ресницы казались такими завлекательными. На белизне кожи ярко выделялись темные брови. Такая же белая кожа гладко обтягивала высокие скулы. В свою очередь, само лицо было обрамлено пушистыми светлыми волосами. В этом было подобие жизни. Никуда от этого не деться.
Он вернулся к векам, легко прикрывающим глаза. Медленно поднял пальцы к глазу, намереваясь оттянуть веко, чтобы осмотреть зрачок.
Стоило ему коснуться его, веко поднялось.
Веки поднялись будто ставни, открывающие вид в иной мир. А из-под век засияли глаза. Зрачки невероятно расширились, так что у него создалось впечатление, что он глядится в бездонный колодец. Только этот колодец был окружен белизной, которая поблескивала и светилась будто жемчужина.
Эти глаза были великолепны.
Они почти гипнотически приковывали взгляд.
И больше ничего не имело значения. Остальной мир потерял четкость; ему не о чем волноваться; на него снизошел совершенный и всеобъемлющий душевный покой; он превратился в частицу пыли, танцующую в солнечном луче; розоватые огни с нежностью расцвели в его голове, заполняя своим теплом; никогда раньше он не чувствовал себя таким нужным, таким любимым.
Глаза светились для него одного.
Это было мгновение полной ясности; его "я" растворялось в океане вселенской любви; пульс у него на шее отстукивал медленный блюзовый ритм; он чувствовал, как богатая и ароматная кровь хлюпает по его артериям.
Глаза девушки стали мечтательными и любящими. И этот «пойдем-в-постель» взгляд.
— О да... — Слова нежным дыханием сорвались с прекрасных губ. — Да... я хочу отправиться с тобой в постель. Я хочу тебя...
Реальность взорвалась потоком безжалостного белого света. Потом его лицо безвольно шмякнулось обо что-то твердое. От шока он охнул. Лицом он вжимался в холодную и шероховатую кирпичную стену; немилосердный свет галогенной лампы поблескивал на проступающих на кирпиче кристаллах селитры.
— Ну что, теперь веришь? — вполголоса осведомилась Электра. — Теперь ты веришь в вампиров?
Дрожа всем телом, Дэвид кивнул. От пережитого шока дыхание с хрипом вырывалось у него изо рта. Только сейчас он осознал, что Джек Блэк, наверное, потянулся, схватил и оттащил его от трупа, а затем вжал лицом в стену, чтобы прервать гипнотическую власть — захват вампира.
А у него за спиной, там на столе — в ярком свете галогенной
— Теперь ты поверил. — выдохнула ему в ухо Электра. — Вопрос вот в чем: ты собираешься сбежать, как сбежал твой отец? Или ты останешься и будешь бороться с ними?
3
В подвале, в полном одиночестве.
Тени кругом живые.
По крайней мере так казалось стоящей у стены Бернис Мочарди. Она повела фонарем вправо, влево, посветила впереди себя, потом за спину.
Хорошо бы они поторопились, перестали таращиться на этот проклятый труп в подвальной кладовой и поднялись наверх, черт бы их побрал. Наверху она еще застанет последние крохи дневного света.
Господи мой Боже. Сердце частило и частило. Вот чего я хочу:
я хочу купаться в лучах солнца, хочу стоять на улице и кожей чувствовать свежий воздух и тепло солнца.
У ног ее шебуршились тени.
Тени играли с ней в злые игры. Как бы быстро она ни водила фонарем, они всегда успевали убежать, чтобы притаиться в каком-нибудь углу, а потом выпрыгнуть ей в лицо и...
Заткнись, сказала она воображению, снова понемногу бравшему верх.
Глубоко вздохнув, она принялась вышагивать по обложенному кирпичом сводчатом склепу.
Когда она приблизилась к узкому концу подвала, луч фонаря высветил груды хлама, старые стульчаки от унитазов на полке, прислоненный к стене ржавый остов кровати, а за всем этим — стальную дверь.
Что заметила? Дверь? Нет, это дверь притянула к себе мой взгляд.
Слыша, как скрипят по кирпичному полу подошвы туфель, Бернис робко подошла ближе. В свете фонаря поблескивали два новых замка.
Она вообразила себе, что было бы, будь эта дверь стеклянной.
Что бы она там увидела?
Что там кто-то приложил ухо к двери, прислушиваясь к ее шагам?
А что позади этого слушателя?
Наверное, туннель, идущий в недрах скалы под городом, под рекой, потом вгрызающийся в холмы, чтобы выйти там, где, ожидая возвращения своего хозяина и господина, стоит, подобно крепости, дом старого Джорджа Леппингтона?
Будто против воли, она сделала еще несколько шагов к двери.
Осторожно постучала в нее костяшками пальцев. Дверь отозвалась перезвоном, напомнив ей камертон.
Бернис склонила голову набок.
Что лежит там за дверью?
Тайна.
Глубокая, неизъяснимая тайна, полная пурпурной тьмы. Тайна, чреватая древней магией.
И снова она подняла руку и легонько, совсем легонько, постучала по двери.
А в ответ — каскад ударов. Как будто с той стороны в дверь ударяли тараном...
Клац... клац... клац... клац...
Словно эта стальная пластина — чудовищный колокол, что гудит и трясется под гигантским языком.
Расширив от ужаса глаза, она застыла, уставившись на дверь: в свете фонаря дрожит крупной дрожью резонирующая поверхность, будто в нее кто-то колотится с той стороны и требует, чтобы его впустили.