Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной

Борисова Алина Александровна

– Ты мне расскажешь? – прошу ее я.

– Если хочешь, – она вновь застегивает манжеты, пряча страшные шрамы. – Простая, в общем, история. Про красивого вампира. Совсем как ты мечтаешь. Я влюбилась в него с первого взгляда, а он носил меня на руках, и называл единственной и неповторимой, – Инга мечтательно улыбается, вспоминая то счастливое время. – Длилось где-то неделю. А потом к нему зашел Гоэрэ, и мне объяснили, что такая у них традиция. Молча заходишь в кабинет, молча делаешь, что велят. Чашки с чаем, они ведь не разговаривают. Я не хотела, плакала… А он сам меня на него… ему… в общем, держал. И присоединился… А потом я нашла у него скальпель. Вытянула из чемоданчика с инструментами. Дождалась, пока он уедет. Даже сходила на первую пару. Потом пошла в то крыло, где

у вечерников нет занятий. Надеялась, до утра никто не заглянет. Заглянули. Говорят, все равно уже было поздно, и скорая бы не успела, но кто-то сообщил декану, а она дозвонилась до Анхена. И он успел. Вынес своей машиной окно в ближайшей аудитории, припарковался прямо там, вышиб двери, которые какой-то дурак закрыл. Захватил по дороге двух девиц из любопытных, тренированным вампирским нюхом определив, что их кровь подходит. Прямо там на месте они с Евой и раны зашили, и кровь мне влили. Ева мне потом рассказывала, она у него спрашивает: «ты у студенток-то согласие спросил?» А он ей: «завтра спрошу. Не отвлекайся». Нет, им потом, конечно, грамоты дали, премии, путевки в санаторий. Но спрашивают вампиры, действительно, только если у них время есть на разговоры и надо паузу заполнить… Ну а меня он тоже увез… в санаторий. Взял отпуск на два месяца, ни на минуту не оставлял одну, рассказывал, как сильно меня любит. Одевал, раздевал, кормил-поил с ложечки, даже в туалет водил. У меня ж пальцы не шевелились, совсем ничего делать сама не могла. Мог бы сиделку нанять. Выхаживал сам. И одновременно учил. Всему, что должна мочь и уметь его девочка. И с людьми, и с вампирами. С кем прикажет, когда прикажет, сколько прикажет. Благо у меня был стресс, шок, и полная беспомощность. И у него получилось. Я стала такой, какой он хотел. Я забыла, чему меня мама в детстве учила, что хорошо, что плохо, что такое ценность жизни, что такое цена. Я просто была его. Такой, какая ему нужна. А вот теперь… надо как-то возвращаться назад. А я уже не очень помню, как оно, если по-человечески.

Мне вспомнилось, как она танцевала в Майский День. Как смеялась, даря всем тепло своей улыбки. Как звенели колокольчики на браслетах. А под браслетами, значит… вот так. Цена любви вампира.

Мне так не сплясать, я неуклюжая. Ис-крен-ня-я. На том и поймали.

– Я так не смогу. Я не смогу, Инга. Что же мне делать?

– Да не переживай так. Сейчас же лето. Живи, радуйся. Целое лето впереди. А потом – да просто прими ты уже его таким, какой он есть. И его не мучай, и сама не мучайся. И ошибок моих не повторяй. Ты спрашиваешь меня только о самом плохом. Но ведь было же хорошее! Знаешь, сколько было у нас хорошего? Такого, что ни с кем другим и никогда уже?.. Целая жизнь! Эти пять лет для меня – целая отдельная жизнь, и никогда и ни с кем уже моя жизнь не будет так насыщена и прекрасна.

Мы сидели с ней долго. Очень долго, но я так ничего и не решила. Она что-то рассказывала мне – о полетах среди гор, поездках верхом, путешествиях в другие города, и везде он был с ней – заботливый, внимательный, умный. И я опять ей завидовала и начинала ревновать. И мне вновь начинало хотеться, чтобы все это было со мной. Вот только хочу ли я знать, с каким стуком падает на пол мертвое тело? Хочу ли я отключаться в его объятиях, каждый раз не зная, удастся ли очнуться?

Но зачем заходить так далеко? Разве должность секретарши автоматически делает меня его любовницей? Разве нельзя сохранить дистанцию? Я спросила у Инги. Она не знала. Она никогда не думала об этом. Она просто делала так, как хотел он. Если бы он просил ее умереть – она бы умерла. Но он просил ее жить, и она собиралась выполнить его просьбу.

Но я же не она, твердила я себе, я же не она. У меня другая история. Но все никак не могла уйти от нее, словно была в мире истина, которую она могла бы мне поведать. Наверное, просидели бы и до ночи, но мне надо было идти на курсы, на которые меня один вампир пристроил. Осваивать смежную профессию. Если университет все же придется бросить, должна пригодиться.

* * *

После последнего

экзамена наши решили отмечать окончание первого курса. Широко, с размахом. А я не пошла. Ну и пусть думают, что зазналась. Мне хватило месяца их любви и года нелюбви. Пока я была одной из них, я не особо их интересовала. Теперь – меня все меньше интересовали они. С сентября у меня будут совсем другие однокурсники. Ну а праздновать… Во-первых, у нас еще почти месяц практика. Ну а во-вторых, вот лично мне – что праздновать-то?

Отстав и «потерявшись», я бродила одна по летним улицам. Светило солнце, было довольно жарко. Мои курсы располагались неподалеку от Городской Управы, в одном из переулков, что сетью оплетали центр города. Путь туда был неблизкий, но автобус ходил исправно… Да только не поехала я на автобусе. Я любила бродить по родному городу пешком и не боялась расстояний. И заблудиться я не боялась тоже. Я вообще не понимала, как это можно – не прийти туда, куда ты изначально задумывал. Всегда нутром чуяла – где оно, то самое «туда».

И вот сейчас неспешно брела улицами и переулками, порой срезая дворами, знакомыми и незнакомыми, безошибочно угадывая по поведению прохожих, где может быть «короткий путь». Будучи ужасно стеснительной с детства, я до сих пор ненавидела обращаться к посторонним людям с вопросами, вроде «а как пройти», «а где находится», «а когда начнется». И научилась находить ответы сама. Я даже «вы сейчас выходите» в переполненном автобусе никогда не спрашивала. Это же видно и так: готовится человек к выходу, или нет – жест, взгляд, движение… Я любила свой город. Я любила бродить по нему, никуда не спеша. Подозреваю, что я любила сам город даже больше, чем людей, что в нем жили. Или мне это кажется сейчас.

Этим странным бесконечным летом, когда моя жизнь, казалось, была подвешена на тончайшей нити прямо над Бездной, и не понять, куда дунет ветер: к людям? К вампирам? Когда мне уже не о чем было говорить с людьми, а все знакомые мне вампиры вызывали безотчетный страх. Когда только каменные стены домов, да асфальт тротуара и остались неизменными. Когда лишь солнце, ласкающее меня с небес, я могла подозревать в бескорыстии. Я любила лишь этот город. Такой красивый и гармоничный. Такой родной и надежный. Такой с детства каждым камушком мой.

Я вышла к Управе. До начала занятий была еще куча времени. И я решительно направилась в парк. Прошла по главной аллее, прямой, как стрела, и оказалась у Большого пруда. Здесь было шумно и многолюдно. Ожидаемо, впрочем. Коляски, велосипеды, пони, люди. Идущую параллельно пруду аллею пересекла, словно оживленную магистраль. Миновала батуты, карусели и детские площадки. Обошла призывно дымящие шатры забегаловок. Старательно глядя под ноги, пересекла широкую зеленую лужайку, сплошь устланную разноцветными покрывалами с загорающими на них людьми. И вышла, наконец, на берег.

Здесь был не слишком-то удобный сход к воде: шаг вниз со склизкой кочки на топкий пятачок, жутко илистое дно, еще и поросшее у берега осокой. Так что купались в этом месте разве что самые ленивые. Для всех же прочих немного левее были сделаны широкие деревянные настилы, спускающиеся к воде ярусами, и ступени, позволявшие зайти в воду по плечи, так и не коснувшись ногами илистого дна. Оттуда до меня доносились веселые крики, шум, плеск. Вся радость жизни, всё солнце лета.

А здесь я стояла сейчас одна, и меня это абсолютно устраивало. Безмолвная водная гладь расстилалась передо мной, и я смотрела на нее, и пыталась понять, что же я чувствую.

В Майский День мне казалось, что никогда в жизни я не смогу уже смотреть на эту воду. Что призраки утонувших мальчишек будут взирать на меня из глубин, сковывая душу ужасом, напоминая о вампирской жестокости и безразличии. Что только под пыткой меня можно будет заставить прикоснуться к этой воде, отравленной страхом неминуемой смерти и гнилостным запахом трупного разложения. Что никогда и ни за что…

Я склонилась к воде, опустила туда ладони и смотрела, как она течет меж них – чистая, спокойная. Разве можно испачкать воду? Все осядет на дно, все вберет в себя склизкий ил. А она все так же будет течь – прозрачная, прохладная, неспешная.