Вампиры девичьих грез
Шрифт:
— Нет, — хочу ее порадовать, но добавить в голос радости не могу. — Перевели на вечернее.
— Но… Но это же здорово! Лариса, чего ж ты такая мрачная? Я ж думала, уже все… — мама заметно повеселела, и начала бодро обдумывать открывшиеся перспективы. — Да улыбнись, что ты? Ну подумаешь, дневное. И на вечернем люди учатся! Зато ты сможешь работать, с деньгами нам поможешь, сколько ж можно тебя содержать. Надо только подумать, куда тебя пристроить. Сереж, как думаешь, у кого лучше спросить по поводу…
— Меня уже пристроили, — прервала я ее творческий поиск. — Сегодня
— Где ты обязана быть? — неодобрительно посмотрела на меня мама. — Куда тебя там пристроили?
— Се… — смотрю на Варьку и исправляюсь, — лаборанткой на кафедру.
— Лаборанткой? Лариса, да ты в своем уме? И сколько ты будешь получать в качестве лаборантки?
— Не знаю, — вот уж действительно. О деньгах речь не шла. Речь шла о том, что у меня есть все шансы регулярно получать ремнем по попе. И зубами в вену. И еще кое-чем кое-куда. Нет, он же обещал. Мучительно пытаюсь отогнать от себя навязчивые мысли. Видимо краснею, потому как мама принимает мою мимику за роспись в собственной глупости и некомпетентности.
— Ну вот сама же видишь! Как вообще ты можешь принимать такие решения не посоветовавшись с нами? Не подумав?
Мысленно представляю, как чинно говорю куратору: «спасибо, я подумаю». И слышу в ответ очень популярное объяснение того, когда именно мне следовало думать.
— Ты не поняла, мама, — надо, видимо, уже заканчивать этот балаган и объяснять. Как ни противно. — Я не принимала решения. Его приняли за меня, на Совете. И звучит оно так: я учусь в университете ровно до тех пор, пока работаю на этой работе. В тот день, когда я увольняюсь (или меня увольняют) — я вылетаю.
— Что? Лариса, ты прости, но это бред. Это незаконно, они не имеют права заставлять тебя работать где бы то ни было!
— Нет. Они и не заставляют. Они меня выгнали. У меня три дисциплинарных нарушения, вполне законно. Но если я занимаю эту должность, то они обязаны принять меня обратно. Без экзаменов. И учить. Так что у меня действительно нет выбора.
— Что-то я никогда не слышала, чтоб лаборантку принимали в университет без экзаменов. Скорее наоборот, на эту должность всегда шли те, кто вступительные экзамены завалил, — не унималась мама.
Я не выдержала.
— Папа, да объясни ж ты ей уже!
Отец, как у него это водится, весь ужин молчал и не вмешивался. Но я не сомневалась, что он знает, кого берут в университет без экзаменов. Чей выбор настолько непогрешим, что и тестировать-то избранных недостойно.
— Это он за тебя вступился, верно? — тихо спросил меня папа. Я кивнула с глубоким вздохом. — И что он хочет взамен?
— Я не знаю. Я не знаю, папа. Я так боюсь, — уткнувшись ему в грудь, я, наконец, расплакалась.
— Что «объясни»? — недоумевает мама. — Сережа, что происходит?
— Потом, Лида. Давай все потом.
Дни шли, а мне по-прежнему было тревожно. Иногда я ему верила, ну, в смысле, верила, что все будет хорошо. Ну и — разве ж мне всегда не хотелось видеть его чаще? Теперь буду видеть каждый день. И не надо гадать, когда она, следующая встреча, состоится ли вообще,
Однокурсники, меж тем, прознали о моей… стремительной карьере. Меня поздравляли, мне завидовали. Со мной хотели дружить. Я вмиг стала такая популярная-популярная. Аж противно. В прошлую сессию мне забыли сообщить об изменении времени зачета. А вот так. Новость пустили по цепочке, а мне не нашлось желающих позвонить. Пришлось потом индивидуально сдавать. Зато теперь не было отбою от желающих занять мне очередь в столовке, сообщить последние новости и пригласить совместно пойти… ну хоть куда-нибудь. А уж дать мне переписать лекцию какую пропущенную… да я могла конкурс устраивать: у кого самый читаемый почерк, у того и возьму.
Порой это злило, порой это нравилось, порой это было удобно, но от терзаний и страхов меня не избавляло. И уже в июне, сдав пару экзаменов (ах, нет, автоматом мне не поставили, спрашивали, и еще как спрашивали. Ну, хоть не обидно, не зря учила), я все же не выдержала и пошла к нему. Ну пусть он мне скажет. Ну хоть что-нибудь пусть мне скажет. Ответит пусть по-человечески… по-вампирски пусть ответит…
— А его нет, — сообщила мне Инга, поднимая голову от какой-то книжки. — Он вообще летом в Светлогорске редко бывает, разве что серьезное случится. А так он в отпуске до сентября. Где-то за Бездной.
— Неплохой у куратора отпуск. А ты?
— Я? Да тоже в отпуске — в учебном. Он, знаешь ли, всем работающим на время экзаменов положен. Просто мне здесь к экзаменам удобней готовиться. Привычней. Да ты заходи. Будешь чаю?
— Ну… если я тебя не отвлекаю. Тебе ж, наверно, не слишком-то приятно со мной общаться.
— Почему? — в серых глазах удивление, похоже — искреннее.
— Мне казалось, ты его любишь. Вернее, ты сама об этом говорила. А я теперь занимаю твое место.
— То есть, ревновать, что ль, должна? Ну прости, разучилась как-то. Поживешь лет пять с вампиром, так и ты разучишься. Это — не про них. Не для них. Там вообще — другие немножко принципы.
— Это как?
— Так налить чаю-то?
— Налей, — не стоять же, в самом деле, у нее над душой. А если Инга не против пообщаться, так кто мне и ответит, если не она.
Я уселась в мягкое кресло, а Инга поставила на плитку чайник. Стала сервировать для нас столик, а я смотрела на ее действия с несколько новым интересом: насчет крови — дело темное, а вот чай посетителям подавать точно придется.
— А ничего серьезнее в этом кабинете не водится, — прокомментировала Инга, выставляя на стол вазочки с конфетами и печеньем. — Знаешь, нелепо так: чайник есть, а я даже бутерброды сюда принести не могу. Запах! Анхен абсолютно не выносит запах человеческой еды. Хуже, чем на запах еды он реагирует только на запах алкоголя. Приходится ходить в столовую.