Вампиры девичьих грез

Борисова Алина Александровна

— А чем тебе с ним в универе жизнь не сказка? — раздраженно интересуюсь я. Вот развели курятник. Ну подумаешь, вампир пришел. Так не к нам же.

— А при чем здесь универ, Алентова, окстись! Мы вообще-то о вампире говорим, а ты о чем? Об учебнике анатомии?

— Гистологии! Это ж наш упырчик, факультетский. И если он тебе так нужен, зайди к нему в кабинет, там у секретарши специальная тетрадочка лежит, запишешься к нему на званный ужин. Он мальчик не жадный, он друзей ради тебя соберет, и будешь ты лежать посередь стола, вся в вампирах и без единой капли крови!

Алиса

раздраженно передергивает плечами и отворачивается. Кто-то фыркает, представив себе закусанную до смерти красотку, кто-то раздражается вульгарностью речи. Марийка смеется:

— Как ты его назвала? Упырчик?

Тут прыскает и кто-то еще.

Мальчишки меж тем пригнали каталку. Доктор Ставэ аккуратно просовывает руки под плечи и ноги больной и очень легко, словно пуховую подушку, поднимает ее с кровати и осторожно кладет на каталку

— Поехали ко мне в гости, — говорит он ей, — у меня интересно.

И уже совсем другим тоном мальчишкам:

— Быстро на третий во вторую операционную!

Каталка выезжает. Анхен выходит следом, но не поворачивает к лифтам, а идет прямо на меня. И останавливается меньше, чем в полушаге, заставляя вжиматься в стену.

— Скажи мне, светлейшая дева, — начинает он столь медленно и спокойно, что хочется уже начинать отползать в сторону кладбища, — что мне делать с тем фактом, что у меня очень хороший слух?

— Ухудшать? — пробую предложить я. Прямой наезд всегда заставлял меня вставать на дыбы.

Его брови чуть вздрагивают, но голос остается неизменным:

— Я все-таки вынужден настаивать на извинениях.

— Нижайше прошу светлейшего куратора извинить меня за неудачный выбор слов и выражений.

— Нижайше? — переспрашивает он чуть насмешливо. — Нижайше — это на коленях.

И ненадолго опускает взгляд вниз, на ту пуговицу своего халата, возле которой будет находиться моя голова, если я последую его рекомендации. Потешается, сволочь.

— Прошу простить, светлейший. Но пол с утра не мыли, я боюсь испачкать свою одежду.

Он несколько секунд пристально смотрит на меня, словно решая, рассмеяться или покарать. А потом заявляет абсолютно нормальным тоном, тем, что он говорил со мной, сидя над старым прудом:

— Иногда мне хочется тебя убить, Лариска. И, боюсь, не мне одному. Так что всем остальным можешь смело говорить, что они в очереди сразу за мной. А пока попроси дать тебе швабру и ведро. И впрямь, вон соринка полетела. Когда домоешь терапию, не обдели, пожалуйста, вниманием и лестницу — от чердака и до подвала. Успехов!

Он ушел, а я покорно отправилась за шваброй. Сомнений в том, что вся терапия проследит, чтоб указания светлейшего вампира были исполнены в точности, у меня не было ни малейших.

Мыла долго. И на объем работ светлейший не поскупился, и усталость, скопившаяся от постоянного недосыпа в погоне за знаниями, не позволяла особо быстро крутиться. Да и поняла, что уже попросту никуда не спешу. Бездна с ней, с анатомичкой, буду осваивать работу полотера. Тоже нужная профессия. Время нашей практики давно закончилось, все студенты ушли. Одна я все покорно мыла пол. Ах ты, светоч, какие мы обидчивые! Убить ему меня хочется. Сам же стоял и издевался,

зараза. На колени ему встань! Ага, и что еще конкретно сделай?

Закончив с этажом, перешла на лестницу. Здесь пол мыли заметно реже, за батареями — так и вовсе, уж скорее мусор туда загоняли. Так что пришлось еще и дополнительно побегать с ведром до ближайшего водопоя, уж больно часто вода в нем становилась грязная.

Народ появлялся на лестнице изредка. Чьи то ноги резво проходили, а то и попросту пробегали мимо меня, честно стараясь шагать по краешку и не топтать по свежевымытому. И потому, когда очередные ноги те только не поспешили меня обойти, но и нагло встали прямо на пути моей швабры, мне даже голову поднимать было не надо, чтобы узнать, кто это.

— Светлейшему вымыть еще и тапочки? Они, гляжу, у вас как раз моющиеся. Носочки, правда, пострадать могут.

— Злая ты, Лариска, не добрая, — Анхен опустился на корточки, прислонившись спиной к стене, прямо посреди лестницы, возле ведра с грязной водой. — Оставь пока свою швабру, поговори со мной две минуты.

— С вами опасно говорить, куратор, можно получить совсем не ту профессию, о которой мечтала, — швабру я, тем не менее, послушно оставила и тоже присела на корточки, прижавшись спиною к стенке. Так и сидели: он слева от помойного ведра, я справа. Прекрасный вампир и его рабыня — поломойка.

— Говорить со мной не опасно, — спокойно возразил мне Анхен, — а вот хамить, особенно прилюдно, действительно не следует.

Я сочла за лучшее промолчать. А он продолжил:

— Видишь ли, Лариса, возможно, в силу своего юного возраста, ты еще не в состоянии осознать некоторых простых вещей, а может, наше с тобой личное знакомство внушило тебе некие иллюзии вседозволенности. Но факты таковы, что я обладаю в этом обществе некоторым уважением. И некоторым авторитетом. Которые я заслужил вполне определенными действиями, как словами, так и поступками, а вовсе не тем только светлым фактом, что я вампир. И потому я просто не могу позволить, чтобы ты или кто угодно другой, подрывали этот авторитет своими оскорбительными словами, или как иначе. Потому, что это задевает не только меня, но и всех, кто ценит меня значительно выше, чем ты. Это понятно?

— Понятно.

— А вот мне глубоко не понятно, Лара. Что конкретно плохого я сделал сегодня тебе или кому-то еще? Я не дежурный врач. У меня сегодня вообще не присутственный день, я заглянул в больницу по своим делам, и только случайно оказался на месте, когда позвонили и попросили подойти. Дежурная бригада была на операции, там, буквально за полчаса до этого, на скорой привезли мужчину в тяжелейшем состоянии, они вон до сих пор еще работают. А перитонит штука серьезная, там интоксикация организма идет обширнейшая, синтез белка нарушается, почки, печень справляться перестают, по сердцу удар сильнейший, головной мозг страдает. Чем позже прооперируешь, тем меньше шансов спасти. И я ее взял. Прооперировал. Призов и подарков мне за это не будет. Просто, чтоб жила. И вот за это ты в спину называешь меня упырем, рассказываешь какие-то пошлости на потеху толпе. По-твоему, это красиво? Это достойно? Этим можно гордиться?