Вампиры, сконы и Эдмунд Херондэйл
Шрифт:
Магнус отправился на встречу, только чтобы увидеть Камиллу, другой причины не было. Он говорил себе, что вовсе не думал о той схватке с демонами и том, как она их сплотила.
Однако когда он вошел в Институт, его остановили какие-то звуки. Шум доносился из глубины здания, и это были грохот, звуки мучений кого-то очень живого. Словно крики души в аду или души, сорвавшейся с небес.
— Что это? — спросил Магнус.
На этой неофициальной встрече присутствовали всего несколько Сумеречных охотников, а не масса представителей Клава. Пришли только Гранвиль Фэйрчайлд, Силас Пангборн
— Молодой Сумеречный охотник по имени Эдмунд Херондэйл опозорил свою фамилию и оставил свое призвание, чтобы отдаться в руки смертной девки, — без признаков эмоций ответил Иосия Вейланд. — Его лишают Знаков.
— Лишение Знаков, — сказал Магнус. — Это как?
— Они переделываются в более низменные вещи, — сказал Гранвиль Фэйрчайлд, его голос был холодным, а лицо бледным. — Это против воли Ангела. Конечно, это больно.
Как бы в подтверждение его слов раздался дрожащий крик боли. Он не повернул головы.
Магнус застыл от ужаса.
— Вы варвары.
— Вы хотите поспешить к нему на помощь? — спросил Вейланд. — Если вы попытаетесь, то каждый из нас ударит вас. Не смейте оспаривать наши мотивы и образ жизни. Вы говорите о том, что выше и благороднее, чем вы можете себе представить.
Магнус услышал еще один крик, который прервался отчаянными рыданиями. Маг подумал о ярком парнишке, с которым он провел одну ночь в клубе, его сияющем и нетронутом болью лице. Такова была плата за любовь для Сумеречных охотников.
Магнус двинулся вперед, но Сумеречные охотники сгрудились с оголенными клинками и суровыми лицами. Ангел с мечом, провозгласивший, что Магнус не должен проходить, не мог выразить большей убежденности в своей собственной праведности. Он услышал у себя в голове отдающийся эхом голос своего отчима: «Дети дьявола, полученные сатаной, рождены быть проклятыми, оставленными Богом».
Долгий одинокий крик страдающего мальчика пробрал Магнуса до костей, как холодная вода, просочившаяся внутрь в поисках могилы. Иногда ему казалось, что они все были оставлены, каждая душа на этой земле.
Даже нефилимы.
— Ничего не поделать, Магнус. Пойдемте, — произнесла ему на ухо в полголоса Камилла. Ее ладонь была небольшой, но держала руку Магнуса крепко. Она была сильной, сильнее, чем Магнус, возможно, во всех отношениях. — Я считаю, что Фэйрчайлд вырастил из ребенка мальчика, и все равно выкидывает его на улицу как мусор. У нефилимов нет жалости.
Магнус позволил ей увести себя на улицу и подальше от Института. Он был впечатлен, что она оставалась такой спокойной. «Камилла обладала силой духа», подумал Магнус. Ему хотелось бы, чтобы она могла научить его трюку, быть менее глупым и менее легко ранимым.
— Я слышала, вы покидаете нас, мистер Бейн, — сказала Камилла. — Я буду сожалеть о вашем отъезде. Де Квинси организовывает самые известные вечеринки, и я слышала, что вы жизнь и душа любой компании, в которой присутствуете.
— Мне тоже жаль
— Могла бы я спросить, почему? — сказала Камилла, ее прекрасное лицо вскинуто, зеленые глаза блестят. — Я думала, что вам скорее подходит Лондон и что вы могли бы остаться.
Ее приглашение казалось практически непреодолимым. Но Магнус не был Сумеречным охотником. Он мог пожалеть того, кто страдал и был молод.
— Этот молодой оборотень, Ральф Скотт, — сказал Магнус, оставив притворство. — Он влюблен в вас. И мне показалось, что вы тоже поглядывали на него с интересом.
— А если это и правда? — смеясь, спросила Камилла. — Вы мне не кажетесь человеком, который мог бы отойти в сторону и отказаться от своего во благо другого!
— Да, но я не человек. Ведь так? У меня есть уши, как и у вас, — добавил он, и это было слишком восхитительно — сама идея кого-то любить и не бояться, что скоро его потеряешь. — Но оборотни не бессмертны. Они стареют и умирают. У парнишки Скотта есть всего лишь один шанс на вашу любовь, когда я… я могу уйти и вернуться, снова найдя вас здесь.
Она прелестно надула губки.
— Я могу забыть вас.
Он склонился к ее уху.
— Если это произойдет, то мне придется напомнить о себе против вашей воли.
Его руки обхватили ее за талию, гладкий шелк ее платья ощущался под подушечками его пальцев. Он чувствовал, как его прикосновение волнует ее, и она тянется за ним. Его губы коснулись ее кожи, и он почувствовал, как она вздрогнула. Он прошептал:
— Любите мальчишку. Подарите ему счастье. А когда я вернусь, то посвящу век восхищению вами.
— Целый век?
— Возможно, — дразня, произнес Магнус. — Как там говорится в поэме Марвелла?
«Я сотню лет на похвалу
Потратил бы глазам, челу;
На бюст, конечно, пару сот,
И тридцать тыщ для всех красот,
Что ниже. Каждой — век; к тому -
Век гимнов сердцу твоему». [9]
Брови Камиллы поползли вверх при упоминании о ее груди, но глаза сияли.
9
Отрывок из поэмы Эндрю Марвелла «Застенчивой возлюбленной» («To his Coy Mistress») в переводе И. Бродского.
— И откуда вы знаете, что у меня есть сердце?
Магнус приподнял свои брови, уступая ей в этом.
— Я слышал, что говорят, будто любовь — это вера.
— Будет ли оправдана ваша вера, — сказала Камилла, — покажет время.
— Прежде, чем время покажет нам это, — сказал Магнус, — я покорно прошу вас принять небольшой символ моего к вам уважения.
Он сунул руку внутрь пиджака, который был сшит из голубой тончайшей ткани и который, он надеялся, Камилла сочла стильным, и вытащил ожерелье. В свете ближайшего фонаря блестел рубин в форме сердца насыщенного цвета крови.