Вампиры. Сборник
Шрифт:
— Ужасно, ужасно! — простонал Зенон, с трудом веря тому, что он слышит.
— Я пережил самый тяжелый момент в моей жизни! До сих пор не могу прийти в себя!
— Простите… — Зенон открыл дверь и выглянул в коридор. — Мне показалось, что кто-то постучал.
— Не могу привыкнуть к мысли, что Джо погиб безвозвратно! Доктор не подает никакой надежды. Такой замечательный человек, такой могучий ум, такая высокая душа в сумасшедшем доме!
— Из-за вашего спиритизма.
— Может быть, в этом есть и наша вина, — покорно и с искренним сожалением прошептал мистер Смит, — но главной причиной были все же эти ужасные факирские опыты, которыми он увлекся. Он непременно хотел стать йогом, святым, чудотворцем, чистым духом,
— И, несмотря на это, вы не перестаете быть апостолом этих истин, — горько улыбнулся Зенон.
— После того, что случилось, я решил больше не заниматься спиритизмом. Я прозрел и постиг горькую истину, что мы, европейцы, являемся низшей расой — мы лишь психическая чандала. Только индусы могут перешагнуть за пределы материи и взглянуть в бессмертный лик Вечного Сияния. Они — избранные из избранных! Это души, переживающие свое последнее воплощение. Знаете, вся вера, вся тоска моей жизни умерла сегодня насильственной смертью! Теперь я знаю, что европеец может постичь законы нашей планетной системы, может даже превратить солнце в двигатель для своих фабрик и улететь на звезды, но он никогда не выйдет из границ вещества, никогда его грешные руки не подымут завесы и слепые глаза не увидят Изиды без покрывала. Теперь я знаю: мы, как лишаи на скорлупе мира, обречены на низменное, отвратительное существование, на вечное удобрение этой земли, как черви, роящиеся под ее поверхностью. И действительно, мы недостойны лучшей участи, потому что сумма наших прегрешений превысила даже милосердие Бога. И потому горе тому смельчаку, который святотатственно пожелает перешагнуть заповедный предел! Горе ему стократ! Там на страже стоят безумие и смерть.
В его словах было столько ужаса и в глазах его было такое отчаяние, что Зенона охватил суеверный ужас. Он беспомощно смотрел на старика, который направился к двери и, обернувшись, еще раз сказал:
— Безумие и смерть!
Едва его шаги затихли в коридоре, как вошел служитель и доложил:
— Чемоданы уже снесены вниз, и лошади ждут! Время ехать на поезд!
Зенон не удивился, теперь точно зная, куда он уезжает и чей голос зовет его постоянно.
Он заметался по комнате, хотел собрать какие-то вещи, что-то искал в ящиках стола, пытался собрать страницы рукописи, но все у него летело из рук, он все забывал, охваченный дикой радостью и сладостной мукой ожидания.
— Сегодня! Сейчас! Немедленно! — он все более терял рассудок. Мираж волшебного счастья наполнил его душу невыразимым восторгом. Он пылал, как солнце, рвался туда, откуда звучал для него властный призыв.
— Дэзи, Дэзи! — восторженно звал он, отрешенный от себя и жизни, как бы утопая в бесконечности. — Жду освобождения! Жду, томлюсь и люблю! — Вдруг перед взором его совершенно отчетливо возникла Ада… Он очнулся, и в голове как молния пронеслась неуверенная, робкая мысль:
«Что со мной происходит?»
Послышался жалобный плач Бэти. Он невольно оглянулся, пытаясь сосредоточиться и думать о самом себе. В голове у него царил хаос образов и мыслей.
«Дядя такой добрый, такой милый, такой — мой, как папа…»
Кто это щебечет? Чьи это руки обвивают его шею? Чьи это глаза глядят на него с такой безграничной любовью?
Зенон пошатнулся. Неимоверная тяжесть придавила его душу и влекла его вниз, в крикливую, грязную жизнь.
Назад? В оковы повседневности? В неволю постоянных забот, дел и обязанностей? И уже навсегда? Нет, нет, нет! — звучал в нем могучий протест. — Лучше смерть, чем такая жизнь, чем такое рабское существование среди страданий, страха и тьмы!
«Безумие или смерть!» — зазвучал голос Смита жалобным эхом и загудел в мозгу, как погребальный звон.
Что
Призраки прежней жизни терзали его сердце, вливали в него горький яд беспокойства, страха и неуверенности. Душа его завыла в диком ужасе.
Но властный голос зазвучал в нем опять, заглушая все остальное, заглушая и жизнь, и смерть.
Он напрягся в безумной, отчаянной борьбе с самим собой.
Последний миг невольного колебания… борьбы, слабых сожалений и воспоминаний — миг, когда падает подрубленное дерево… И он упал туда, куда его звало предназначение.
— Пусть даже безумие и смерть! Пусть! — бросил он вызов своей судьбе.
… А наутро, перед восходом солнца, «Калибан» вышел из порта в неизвестном направлении.
Барон Олшеври
Вампиры. Фантастический роман барона Олшеври из семейной хроники графов Дракула-Карди
Пролог
Не любо, не слушай, а врать не мешай.
Сегодня большая комната деревенской гостиницы ярко освещена и убрана по-праздничному.
Там собралось большое и богатое общество.
Вот уже неделя, как вся гостиница снята под приезд американского миллионера мистера Гарри Карди.
Его приезду предшествовали целые легенды. Говорили, что он несметно богат, что его хлопчатобумажные плантации — целое королевство. Что в его происхождении много таинственного, что он потомок мексиканского короля Монтезумы и что он тайно поклоняется Вицли-Пуцли.
Вымысла в рассказах, конечно, было больше, чем правды. Одно оставалось неоспоримо: что мистер Гарри богат, молод, страстный охотник и что страсть эта заставила его побывать и в Африке, и в Индии.
В Европу его привело дело и любопытство путешественника.
В деревне говорили, что приезд этого сказочного принца в Карпатские горы был связан с вводом во владение древним замком графов Дракула.
Замок этот лет сорок, если не больше, стоял покинутым. Все владельцы вымерли, а последний, как говорили, бросил мир и отрекся от жизни, похоронив себя в монастыре, где и умер.
Одни уверяли, что мистер Гарри купил замок ради титула, другие — что замок перешел ему по наследству. Рассказывали, что один граф Дракула уехал в Индию и изучал там черную магию под наблюдением браминов и что уже оттуда его наследники попали в Америку.
Мистера Гарри сопровождал целый штат служащих, друзей и прихлебателей. Самыми близкими людьми миллионера были доктор Вейс — небольшого роста полный господин, весельчак и милый собеседник и капитан Райт — англичанин, доведший свое хладнокровие до апогея. Про него говорили, что, находясь в плену в подземельях кровожадной Бовами, где его ожидала неминуемая смерть, он не изменил своему обычаю и не выпускал сигары изо рта, а при почти чудесном освобождении спросил стакан рому и выпил его так же спокойно, как и на дружеской пирушке. К этому неразлучному трио присоединился еще Джемс Уат, также американец, в жилы которого несомненно попала живая кровь француза. Он был подвижен, обладал пытливым характером и ко всему, его занимающему, желал прикоснуться руками. За желание потрогать золотой лотос на груди какого-то индийского истукана он чуть не заплатил всей рукой. И сейчас красный шрам, как змея, обвивает его руку. Этот шрам — память от удара одного фанатика. За страсть Джемса к наблюдениям и выводам доктор называл его Шерлоком Холмсом.