Ван Ван из Чайны
Шрифт:
От непривычных для меня раздумий головная боль усилилась, и я решил перестать переливать из пустого в порожнее — все равно смысла нет.
— Ван-Ван, малыш, давай же, мой маленький, идём! — легонько подтолкнула меня в спину мама. — Бабушка скоро вернется из города, будет сильно ругаться.
Не та, которая глухонемая, а по отцовской линии, уроженка и воспитанница самого Пекина, что прямо и не лучшим образом отразилось на ее характере. Истинная глава семьи, что бы там Ван Дэй себе не воображал. Страх и желание держаться подальше — вот что к ней испытывает Ван-Ван, пополам с восхищением, любовью и искренним желанием оправдать бабулины в него вложения — материальные и эмоциональные.
Там же мотоцикл, на который я зарекался влезать буквально десять минут назад!
— Можно я пойду пешком? — спросил я.
— Нельзя! — отрезала путь к отступлению Айминь.
Неловко спустившись — да у меня рост под два метра, которыми я пока не умею пользоваться — преодолевая тошноту, слабость и боль, которые никуда не делись, я добрался до мотоцикла. Красота! И хочется, и колется. С другой стороны — он же с коляской, и едва ли способен разгоняться больше «сотки». Да и старикан за рулем явно не страдает адреналиновой зависимостью.
Старик глянул на меня блеснувшими из глубины «щелочек» глазами и неожиданно-сильно схватил за ворот выцветшей от постоянных стирок, растянутой, когда-то красной футболки и подтянул к себе — лицом к лицу:
— Не смей портить карму моего рода самоубийством, жалкий слабак! — прошипел он на меня сквозь стиснутые в гневе зубы, щедро сопроводив слова крутым ароматом чеснока.
— Ван-Ван очень уместно процитировал Мао! — торопливо похвасталась мама. — Отец, давайте уже поедем.
Презрительно поморщившись, прадед отпустил меня, демонстративно вытер руку о свою залатанную и еще более выцветшую клетчатую рубаху и потерял ко мне интерес. Повернув ключ зажигания, он с едва заметной гримасой боли на лице принялся неуклюже бить ногой по кикстартеру. Гордый.
— В коляску, в коляску, малыш! — опасливым шепотом и толчками в спину направила меня мама.
В коляску я влез еле-еле — пришлось скорчиться и обнять тощие коленки. Айминь расположилась позади прадеда, мотоцикл на удивление ровно для такого древнего механизма затарахтел, и мы выехали на грунтовку, направившись в сторону череды одноэтажных, частично беленых, бетонных домов с совершенно азиатскими черепичными крышами.
Память Ван-Вана подсказала — около десяти лет назад, по инициативе Партии, всю нашу деревню и несколько окрестных снесли к чертям, а жителей переселили вот в такие дома. Есть водопровод и даже канализация, поэтому ворчали на инициативу властей только вечно недовольные старики. За исключением прадеда, само собой — он принципиально решений власти не обсуждает, потому что насмотрелся и натерпелся достаточно, чтобы научиться держать язык за зубами. Ван-Ван вообще не помнил, чтобы он больше пары предложений за день говорил, а чаще молчит с утра до ночи.
Ехали в тишине — прадед не любит пустой болтовни, а мама, которая по рассказам бабушки по ее линии раньше любила поговорить, за годы жизни в семье Ван научилась давать себе волю только тогда, когда можно. Я был этому рад — аккуратно осматриваясь, чтобы не показывать, что эти улицы я вижу впервые, я упорядочивал чужие воспоминания, отделяя их от собственных из прошлой жизни — они мне очень дороги, и, насколько бы правильной не казалась идея «выдвинуть» на передний план новые, отказаться от старой, целиком меня устраивающей личности, я ни за что бы не смог. Полезные изменения — пожалуйста, но основа должна быть непоколебима.
На перекрестке, у сельского магазинчика, занимающего первый этаж узкого двухэтажного домика (второй — кирпичный, потому что торговец Гао одним этажом обойтись не смог и достроил себе жилой), я вернулся к мыслям
Чего уж теперь.
Дом семьи Ван несколько отличался от пришедшего ко мне в воспоминаниях Ван-Вана. Выросший в этом доме подросток щедро мазал картину в голове редкими приятными и обильными неприятными ассоциациями, снабжал каждый закуток порцией детских впечатлений, на что-то банально не обращал внимания из-за того, что привык и не видел смысла приглядываться. Да что там «неприятными» — этот дом он банально ненавидел, мечтая спалить дотла. Еще до перестройки деревни семья Ван жила в двух домах, но деревенский староста расстарался, и теперь все живые представители рода (кроме однорукого братца и его «забитой» жены с пятилетним сыном) живут в одном.
В голове всплыл посвященный отцу Ван-Вана флешбек: Ван Дэй стоит у забора, отделяющего участок от соседского, и глава семейства Бянь, очень крепкий, но низкий китаец (а кто еще?!) с висящим на красной жилетке значком деревенского старосты его, что называется, «чмырит»:
— Хо-хо, Ван Дэй, только подумай — у тебя есть высшее образование, а я едва закончил школу, но старостой почему-то выбрали меня, а не тебя! Ничего, ты же мой сосед, и я буду за тобой приглядывать!
— Поздравляю с назначением на такую ответственную должность, уважаемый староста Бянь, — отвесил отец поклон. — И благодарю вас за вашу доброту.
Древний он, Китай — Ван-Ван, будучи деревенским подростком, почему-то это чувствовал и передал мне в полной мере. Что для страны с пятью тысячами лет непрерывно записываемой истории какие-то жалкие полвека с коммунистической (с вот такими вот нюансами) властью и идеологией? Тысячи лет по Поднебесной ходили чиновники, и власть их была настолько велика, что крестьянам только и оставалось, что кланяться и не злить от греха подальше уважаемого человека. Даже деревенский староста с высоты Традиции и менталитета воспринимается как тот, кто может даже если не стереть тебя в порошок, то сильно испортить жизнь. Понимаю главу семейства Ван, а Ван-Ван в силу молодости понимал меньше и боялся собственного презрения к «бесхребетному» отцу.
Мотоцикл остановился прямо у крылечка — перед фасадом забора нет, как и у наших соседей. Не принято целиком за забором прятаться — за бандитов добрых соседей держишь? Заборчик из горизонтально прибитых к столбам досок начинается дальше — от задней стены дома, огораживая нехилый по размерам кусок земли, по большей части занятый огородом и садом с фруктовыми деревьями. Оставшееся пространство занято хозяйственными постройками: стайка с козами, свиньями и коровой, курятник, гусятник, небольшой гараж для дедова мотоцикла и мотокультиватора, сарай и банька вполне русского образца — сложно придумать отличающийся способ мытья. Топится редко — обожающий парилку прадед не настолько эгоист, чтобы жечь покупной уголь каждую неделю ради себя одного, а остальные Ваны жару не любят: и так живем в субтропиках, какая тут нафиг парилка? Стоп — в памяти есть воспоминания о теплой куртке Ван-Вана, значит зимой прохладно. Ладно, разберемся и запишем на будущее — подростки носят в голове хаос, и доверять их воспоминаниям в полной мере нельзя.