Ванёк-дурак. Поэма

Кривцов Юрий

За Ямским стоял Егор. Родом князь, по жизни вор. Хитрый, словно старый кот. В остальном большой урод. Федя только замахнулся, А Егор уже загнулся И лежит, как неживой, Слабо дергая ногой. Ждет: «Быть может пронесет?» Но напрасно, в общем ждет. Федя князя поднимает, Балаболом обзывает. Грубо за грудки берет И по морде звонко бьет. Тот визжит, собакой лает И в окошко вылетает. Смело, радостно, легко, Благо, что не высоко. Мишка Шуйский, вот чудак, Был на выдумки мастак. Чан чугунный нацепил И под шапкой утаил. Федя сверху его бьет, Мишка корчится, орет, На пол – плюх и затаился, Бездыханным притворился. Только Федя был не глух, У

него отличный слух. Ноту соль от ля-мажора Отличит без разговора. Да еще в кармане он Носит точный камертон.

Федя Мишку приподнял Шапку с головы сорвал. Чан заметив, зло скривился Грубой бранью разразился: «Ах, гаденыш, ах пострел, Провести меня хотел. Шуйский кисло улыбнулся. Федя снова размахнулся, И промолвив: «Спи, дурак». – Опустил на чан кулак. Да, осталось от бедняги Чан, да две ноги – коряги. Ну, тут занялась потеха.

У царя живот от смеха Так свело, что он свалился И под лавку закатился. И весь вечер там лежал, Всё как сивый мерин ржал. И царица посмеялась, Посвистела, поругалась. В общем, душу отвела, Опосля к себе ушла. А героев состязанья, Кои были без сознанья, Всех в телеги погрузили И в больницу спровадили. В общем, всё прошло отлично И прилично. Как обычно, Дивный коврик расписной Вновь остался в кладовой. На дороге пыльной марш – Едет царский экипаж. Две кареты в аккурат И десятка два солдат.

Лыков, знамо, был невесел Сам себя чуть не повесил. Вот язык, ядрёна вошь, Так пропал бы не за грош. Рядом с Лыковым сопел, Чертыхался и кряхтел Глупый старый дуралей, Отец Никон – архиерей. Мучила попа мигрень, Вместо носа пелемень Федя архиерею справил, И царь батюшка прибавил, Беспардонно о хребет Разломал свой табурет.

Опосля в сердцах велел, Чтоб за Лыковым смотрел. Думал поп, что, чай, придёт, Так страдать и их черёд. И зато молился богу, И крестился понемногу. Лыков вдруг чихнул, ругнулся, Архиерею улыбнулся, Выглянул в окно. Светало. Кликнул бравого капрала, И велел тому потом Отыскать Иванов дом. Только солнышко взошло, Экипаж вошёл в село. Дом нашли, Ивана тоже. Лыков думал: «Ну и рожа. Сизый нос, беззубый рот. Сразу видно идиот». И откуда у такого Золотишко, право слово? Ладно, скажет, хоть и пьян. «Будь здоров, холоп Иван. Вот к тебе приехал я Издалека, от царя. Тот узнать меня велел, Как ты, смерд, разбогател? Где взял злато, серебро, Ну и прочее добро? В общем, Ваня, не дури Да всю правду говори». Лыков Ваньке улыбнулся, А дурак в ответ ругнулся, Вошь из бороды достал, Шишь приезжим показал. Тут и архиерей запел: «Что ж ты, Ваня, оробел? Коли есть грешок, покайся И тотчас во всём сознайся. Царь наш добрый, он простит. Пожурит и наградит. Выдаст коврик расписной И на водку золотой. Но смотри, что утаишь, Вмиг на дыбу загремишь. Кости все тебе сломают, Волоса пообрывают, В рот, Ванюш, свинца нальют. И как водится, прибьют». Ванька ухо почесал, Вытер сопли и сказал: «Будет, дедушки, стращать, Мне на вас с царём плевать.

Нет нужды теперь трепаться. Я иду на пруд купаться. Ну, до скорого, ребяты». Лыков закричал: «Солдаты! Взять злодея, заковать И бока ему намять». Враз солдаты подлетели, Закричали, зашумели. Опосля гурьбой по знаку Дружно кинулись в атаку.

Ванька долго не сдавался, И брыкался, и кусался, И ногой врагов лягал, И башкой тупой бодал. А когда уж заорал, Вмиг оглох седой капрал. В

общем, бился, сколько мог. Опосля ему сапог В рот засунули, свалили, Руки за спину скрутили, Крепко-накрепко связали И ногами попинали.

Дольше всех его пинал Тот седой, глухой капрал После Лыков крикнул: «Рать, Будет дурака пытать. Дом евонный обыщите, Всё добро сюда тащите». И солдаты постарались, В дом, как ураган, ворвались. Там манерничать не стали, Всё, что можно, поломали. Что нельзя, сломали тоже. «Что вы делаете, боже!» Мамка с Манькой завопили. Их оглоблями побили. Опосля без дураков Пять огромных сундуков С золотишком отыскали. Всё, конечно же, забрали И в кареты погрузили. Пригубили, закусили, Прочитали «Отче наш» И отправились в вояж. Вот пришёл в стихотворенье И момент для объяснений. Где ж добру такому взяться, Впрочем, можно догадаться.

Это золото у Вани На приданое для Мани Мамка глупая просила, Причитала, голосила, В общем, не жалела слез, Леший всё тогда принёс. Дура-баба не стеснялась И добром сим похвалялась На деревне в день и в ночь. Всё хотела выдать дочь. Но не за какие златы Деревенские ребяты Не хотели сватать Маню: Так они боялись Ваню. Мамка в слезы, снова к Ване, Чтобы жениха для Мани Леший где-нибудь сыскал. Тот утопал и пропал. Во дворце опять банкет. Снова царь собрал совет. Снова ели, снова пили, Снова речи говорили. Федя меж столов ходил, Улыбался и шутил, Думал, может, повезёт, Кто-то лишнее сболтнет. Но напрасно он старался: Всякий пьяный просыпался И в один момент трезвел, Заикался и потел, Лишь заметив Федю рядом Со своим покорным задом. Но Федот не унывал, Потому что твердо знал: Час назначенный пробьёт, Он гостям бока намнёт, Этой мысли улыбался. Вдруг на улице раздался Шум подъехавших карет. Царь тотчас прервал совет. Рявкнул матом и велел Разузнать, кто там шумел. Царский прихвостень Егор Мигом выглянул во двор.

После доложить решился, Дескать, Лыков появился, С ним и Никон – архиерей, И какой-то дуралей Весь в цепях. Его солдаты Тащат в царские палаты. Царь на Фёдора взглянул, Фёдор радостно икнул И к Егорушке подкрался. Тот не рвался, не метался, А спокойно, как бревно, С криком вылетел в окно.

(То Федот его схватил И в окошко опустил) Царь поднялся во весь рост, Предложил боярам тост: «Выпьем, братцы, за Егора, За изменника и вора.

Мне намедни сообщили, Что его разоблачили: Шведам продался злодей За три тысячи рублей». Все Егора обругали, Но меж тем, конечно, знали: Не виновен был Егор, Не за что принял позор. Двери с шумом отворились, На пороге появились Лыков с Никоном вдвоём. Опосля в дверной проём Сразу оба влезть пытались, Не смогли, но не сдавались. Злобно начали вопить, Потому что пропустить Не хотел один другого. Шум поднялся, царь взял слово «Будя дёргаться, иуды. Быстро сели. Вот посуды». Дурни мигом проскочили И посуды осушили; Пять солдат за ними тут С бранью пленника ведут. Громче всех его ругал Их седой глухой капрал. Только пленник был спокоен, Смел, уверен, статен, строен. В меру весел и плечист, И умён, и мускулист. А лицом – ну так пригож, Что на ангела похож. Кто же этот паренёк? Ванька! Но не дурачок. День назад его схватили И на дыбу поместили Там прошёл красавец наш Косметический массаж. Враз палач, мордатый жлоб, Выправил кувалдой горб. Растянул цепями ноги И избавил от изжоги, В рот залив котёл свинца. После тело молодца Окатил густой смолою. Погань вместе с бородою И другим уродством спала, И лицо прекрасным стало.