Вангелия
Шрифт:
– Панде! – повторила она.
– Чего тебе?
Он наконец подошел к плетню.
– Хотела тебе сказать… – поджав губы, проговорила она.
– Ну так говори. Чего мнешься? – буркнул Панде.
– Вангелия твоя… Знаешь, что она землетрясение почуяла?
– Знаю. И что?
– Как же – что? – воскликнула соседка. – Надо б ее в церкви отчитать. Странная она у тебя.
– Нечего попусту языком молоть, – отрубил Панде. – Странная или
– Зачем Лидия приходила? – спросила Ванга, когда отец вернулся к мазанке. – Жаловалась на меня?
– Нет, – так же коротко, как соседке, буркнул Панде и дочери.
– Не слушай ее, папа, – сказала Ванга. —
Я и правда почувствовала, что землетрясение будет. А как… Может, во сне увидала?
Не знаю!
Отец обтер руки ветошью, взглянул на жалкое их творение – глиняную хатенку.
– Вот вам и дом, – безрадостно сказал он. – Лучшего не нажили. Живите.
Ванга первая вошла в новое жилье. Мрачно, тесно, сыро. Она провела рукой по стене – пришлось вытереть влажную руку о юбку.
– Господи… – чуть слышно проговорила Ванга. – Не хочу я так жить… Не могу я больше так жить!
И упав на пол, заплакала. Неизвестно, сколько сотрясали бы ее рыдания, но тут в дом проскользнула маленькая Любка. В руках у нее был медный кувшин – единственная посуда, уцелевшая после землетрясения. За ней вошли Васил и Томе, внесли расписной сундук.
– Сундук вот, – сказал Васил. – Ванга… Ты спасла.
Любка погладила яркие цветы, которыми расписана была крышка.
– Цветочки… – проговорила она. – Красиво будет.
– Ванга, все хорошо будет, – сказал Васил. – Честное слово! Что ты скажешь, я все сделаю. Все для тебя сделаю!
Ванга села на полу, вытерла фартуком лицо, залитое слезами. Потом, последний раз всхлипнув, поднялась на ноги, обняла сестру и братьев и сказала:
– Да. Красиво будет. Надо жить.
Глава 18
«Красиво будет», – подумала Ольга, поплотнее приминая землю у корней только что посаженной розы.
– Здравствуйте, – вдруг услышала она.
Разогнувшись и обернувшись, Ольга увидела невысокого, плотного человечка, стоящего у нее за спиной. На вид ему было лет сорок, и вид его вызывал безотчетную неприязнь.
– Ведь вы воспитательница? – спросил он прежде, чем она успела ответить на его приветствие.
– Здравствуйте. Да, – кивнула Ольга.
– А чем вы, позвольте узнать, заняты в рабочее время? – недовольным тоном поинтересовался он.
Вот
Впрочем, за свои двадцать лет Ольга отлично усвоила: выдержка необходима в любой ситуации, даже если необходимость ее не кажется очевидной.
– Я сажаю цветы, – ровным тоном ответила она. – Розы.
– Зачем?
– Чтобы было красиво, – будто слабоумному, объяснила она.
– Это работа садовника, – отчеканил человечек. – Ваши воспитанники никакой красоты все равно не увидят. Следовательно, вы тратите рабочее время на собственную прихоть.
Выдержка выдержкой, но хамство следует пресекать.
– Почему вы позволяете себе делать мне замечания? – ледяным тоном спросила Ольга.
– Потому что я ваш новый директор, – ответил человечек. – И извольте к моим замечаниям прислушиваться!
Он пошел к флигелю, в котором жили преподаватели. Ольга, остолбенев, смотрела ему вслед.
Когда она вбежала в кабинет директрисы, та собирала со своего стола немногочисленные безделушки; в основном это были подарки, сделанные руками воспитанников.
– Госпожа Стоянова! – воскликнула Ольга. – Вы…
– Да, Ольга, да. – Улыбка директрисы выглядела жалкой. Впервые в ее жизни. – Что поделаешь, возраст. Я до последней минуты не могла решиться вам сказать, что ухожу на пенсию. – Молчание повисло в комнате. Директриса нарушила его первой. – Тебе будет нелегко, – сказала она.
– Да, – с трудом произнесла Ольга.
– Но ты справишься. Ты сильная.
Ольга вспомнила нового директора и едва удержалась, чтобы не воскликнуть: «Я – сильная?! Почему вы так думаете обо мне? Я одна! Я беспомощна! Меня некому защитить! Я боюсь! И кто на моем месте не боялся бы?»
– Иди в актовый зал, – вздохнув, сказала директриса. – И детей туда веди. Сейчас я приду проститься с вами.
– Все в церковь нарядились, – вздохнула Любка. – А у нас и не во что.
Сельская улица в самом деле пестрела праздничными нарядами. В воскресный день, да еще у людей на глазах, каждому ведь хочется выглядеть получше, чем в будни.
– Богу это все равно, – сказала Ванга. – Он всем одинаково радуется.
Любка вздохнула и, поправив единственную свою юбку, латаную-перелатаную, взяла сестру за руку. Отец с Василом и Томе уже ушли вперед и ожидали сестер возле церкви.
– Ванга, – спросила Любка, – а в воскресенье все-все в церковь идут?