Вангелия
Шрифт:
Что оставалось делать? Ольга вошла в кабинет. Директор захлопнул за нею дверь.
Он не сел за свой стол и не предложил сесть Ольге.
– Слушаю вас, господин Гачев, – все с той же холодностью произнесла она.
– А слушать вам сейчас не обязательно.
Стоило им остаться наедине, как его тон переменился совершенно – стал неприкрыто-глумливым. Да что тон!.. Он схватил Ольгу за руку, резко рванул к себе и толкнул на стол. Несмотря на ошеломляющую грубость этого жеста, Ольга сразу же стала вырываться. Да, именно
Но кажется, Гачев тоже был к этому готов. Он навалился на нее всем телом, прижал ее к широкой столешнице.
– И трепыхаться… тоже… не обязательно… – пыхтя, приговаривал он.
Слово «трепыхаться» показалось Ольге таким унизительным, что сила ее удвоилась. И с этой удвоенной силой она оттолкнула Гачева.
Директор отлетел в сторону и едва удержался на ногах. Ольга распрямилась и на всякий случай отошла от стола.
– Что вы себе позволяете?! – возмущенно проговорила она.
Правда, собственное возмущение сразу же показалось ей излишним – много чести будет этому ничтожеству! – и она принялась поправлять прическу, стараясь скрыть этим обычным дамским жестом свое волнение.
А вот Гачев ничуть не пытался скрыть своей ярости.
– Это вы что себе позволяете?! – клокочущим голосом выговорил он. – Забыли, кто вы такая? Так я вам напомню! Лицо без гражданства! Без паспорта! Вы из милости живете в этой стране и из милости работаете в этом заведении! Одно мое слово, и вы завтра же окажетесь на улице! Вам непонятно, что это значит? Объясняю: это значит, то, что я предлагаю вам сделать сейчас, вы будете делать ежедневно. За очень небольшие деньги! А то и бесплатно, просто за кусок хлеба! Нравится такая перспектива?
Ольга смотрела на его разъяренное лицо и не знала, что сказать. Да понимает ли он человеческие слова вообще?
– Какой же вы мерзавец… – только и смогла произнести она.
– Советую выбирать выражения! – взвился Гачев. И зловеще добавил: – Пока – только советую. И учтите: насиловать вас я не собираюсь. Сейчас была просто минутная слабость. Пардон! – цинично хохотнул он и похлопал ладонью по столешнице. – Я уверен, вы сейчас же сами сделаете все, что положено. Ну! У нас мало времени. Перемена заканчивается.
Ольга медленно подошла поближе к столу.
– Вот так-то лучше. – Ухмылка Гачева стала еще шире. – В вашем положении не стоит быть чересчур разборчивой.
Не говоря ни слова, Ольга отвесила ему хлесткую пощечину и вышла из кабинета.
Что он шипел ей вслед, с трудом сдерживая крик, ее уже не интересовало.
Спокойствие, с которым она собирала вещи, самой ей казалось удивительным. Но она собиралась именно что спокойно, неторопливо, стараясь ничего не забыть. Впрочем, вещей у нее было так немного, что забыть о какой-нибудь из них было бы затруднительно.
Все же уместить их все в чемоданчик, который она могла бы нести в руках, было, конечно, невозможно.
Сундук она попросит подержать пока на складе, авось кладовщик ей не откажет, а когда устроится, то заберет его на новое место. Если найдется на всем белом свете такое место, где она сможет приклонить голову…
Ольга встряхнула головой, отгоняя эти мысли. Они некстати лишают сил, и впускать их в себя нельзя.
Она взяла с книжной полки гербовник дворян Тамбовской губернии. Книга была старинная, тяжелая, и Ольга заколебалась: может, оставить ее в сундуке до лучших времен? Но тут же в ее памяти так ярко встали картины детства – просторный парк бабушкиного имения, балкон, на котором пили чай по вечерам, и вот этот старинный гербовник, который бабушка листала, рассказывая ей о соседях, и как история целой огромной ее страны, России, представлялась от этого маленькой Ольге такой близкой, словно все события этой истории происходили лично с нею…
Ольга уложила гербовник в чемоданчик поверх других вещей, захлопнула крышку и не оглядываясь вышла из комнаты.
Уже смеркалось, и аллея старого парка была полна пугающих своей загадочностью теней и шорохов.
– Ты права, Ванга, – вслух произнесла Ольга. – Не надо бояться.
И как же все-таки удивительно! Слова эти вырвались у нее непонятно почему, для самой себя неожиданно. Но стоило их произнести – и душу охватила та же необъяснимая легкость, какая охватила ее, когда Ольга увидела издалека, от поворота сельской улицы, слепую свою подругу, стоящую у калитки.
Она взяла чемоданчик и решительно зашагала к воротам парка.
Глава 21
Отец появлялся дома так редко, что иногда Ванга говорила Любке:
– Бедная ты, бедная! Как сирота растешь.
Но Любка все равно любила отца. Пусть он молчаливый, даже мрачный – не стоит на него за это обижаться, Ванга ведь сама так говорит. У отца работа тяжелая и, главное, беспросветная – это тоже Вангины слова.
Поэтому, когда хмурым зимним днем Панде вошел во двор, Любка радостно завопила, стоя на пороге дома:
– Папа!
Ванга тоже обрадовалась, но когда она обратилась к отцу, в голосе ее прозвучала и тревога.
– Папа, ты почему так рано пришел? – спросила она. – А овцы?
– Чтоб они сдохли! – в сердцах бросил он.
– Что случилось? – еще больше встревожилась Ванга.
– Пропала одна. Всю ночь искал, – ответил отец. – Хозяин сказал, чтоб была или овца, или деньги. А откуда у нас деньги, за овцу ему платить?