Ванька 10
Шрифт:
Пожилая дама в шляпе и пенсне торгует картофельными лепешками. Её тоже Илья Ильич не обделяет вопросом.
— Пять рублей штука.
— Дорого, — делает заключение антиквар.
А вот и целый ряд столов с самоварами. Желающие могут тут угоститься чаем. Кто побогаче — с сахаром. Он продается прямо тут — восемь кусочков за двадцатку. Четыре — за десять советских бумажных рублей.
Между рядами много баб самого что ни на есть деревенского вида, никак не москвичек. Все с большущими узлами. Они уже наменяли на хлеб уйму вещей, что их душеньки пожелали. Дешево,
Ну, есть захочешь — всё отдашь. Пользуются этим ловкие бабищи. Времена сейчас такие. Булкам стихи посвящают. Я такие сам читал в одной эсеровской газетке.
Ах, булка, булка!
О ней, о пышной,
Горяченежной,
Как вздох степей,
Вздыхаю гулко,
Ропщу мятежно
(Хотя неслышно)
О ней, о ней!
Такие вот дела… Иные, всё за булку готовы отдать.
Отдам я слепо
И бестолково,
Сквозь смех и слёзы,
Добро моё, —
И все совдепы,
И исполкомы,
И совнархозы, —
Всё — за неё!
— Всё, Ваня, пришли. Раскладываемся.
Илья Ильич кивнул мне на свободное место в ряду, где старыми вещами торговали.
Я расстелил прямо на земле видавший виды мешок, а антиквар и выложил на него свой товар.
Глава 6
Глава 6 Терехин
Илья Ильич занялся своей торговлей, а я в сторонке за его спиной встал.
Конечно, рискованно мне с ним на Сухаревке появляться, но тут такой муравейник — попробуй заметь меня. Кстати, милиция здесь особо и не появлялась. Это я в первый приход с антикваром сюда заметил. И в прежние времена полиция на этом рынке порядок навести не могла, а сейчас и подавно. Жила Сухаревка по своим неписаным законам. Тут, главное, рот не разевать и куда не надо не соваться, тогда и при своих интересах останешься… Может, и с прибылью.
Что-то даже у Ильи Ильича и покупали. Цены он не ломил, а ещё и у него постоянные покупатели имелись из среды коллекционеров и перекупщиков. Антиквар был давно в деле, ну и репутация у него имелась.
Я по лицам проходивших мимо взглядом скользил, так — без всякой цели. Думал, как Илье Ильичу про нужные документы мне правильно сказать. Ещё и о жизни теперешней размышлял, взвешивал плюсы и минусы. Всё как-то пока тут запутанно было, происходящее с моими представлениями не всегда совпадало. Ну, как про эти годы в школе на уроках истории рассказывали.
Новая советская власть тут уже скоро как год будет. Однако, обещанные рабочим фабрики и заводы так и не передали. Я, когда про ля-куртинские события рассказывал, часто там бывал. Так вот, на большинстве производств, кому раньше фабрика принадлежала, так тот ей и владел. Некоторые — стали государственными. Те, кто у станков стоял, так и остались наемными работниками. Ещё и покупательная способность их заработных плат снизилась. Рублей они получали теперь больше, а купить на них могли меньше. Впрочем, такое уже не первый год тянулось, с
Земля. В этом вопросе тоже пока много непонятного было. Сам я в деревне после фронта и каторги не был, но про массовую передачу земли крестьянам пока не читал и не слышал. Застопорился как-то данный вопрос.
Крупная торговля находилась в упадке, зато на Сухаревке и на улицах столицы — тысячи и тысячи торгующих. Работать бы надо, а народ только покупает и продает, покупает и продает, меняет шило на мыло…
Мир с германцами заключили… Здесь у меня просто слов нет.
В общем, пока у меня отношение к новой власти неоднозначное. Ещё и преследует она меня. За спасение жизни человеческой, пусть и императора.
Тут мой взгляд за человека, что перед товаром Ильи Ильича стоял и зацепился. Ему разложенное на мешковине было не интересно, а вот на меня он глаза пялил.
Мля… Сидел бы я дома…
Нет, а вроде он мне и знаком! Не из карательных органов мужик-то, что меня ищут, а здорово похож на моего сослуживца.
— Доктор! Иван Иванович!
Точно. По Франции он мне знаком…
— Ходит у меня нога-то! Ходит!
Как не ходить, всё я ему тогда хорошо и правильно сделал.
— Доброго здоровья, Терехин.
Запомнил я фамилию этого солдата. Когда он в разряд выздоравливающих перешел, много в лазарете помогал. Я даже подумывал у себя его оставить.
— Каждый день я Богу, доктор, за тебя молился. На фронте, а потом и в Африке.
Так, в Африке он был. Тоже — ля-куртинец? Что-то я его в лагере не помню. Впрочем, там нас не одна тысяча была, а я из лазарета редко выбирался. Не до того было…
Терехин чуть не через голову Ильи Ильича перепрыгнул, тот в этот момент на корточки присел, что-то там со своим товаром занят был.
— Вот не думал кого тут встретить… — широко улыбался солдат, показывал всему миру немногие оставшиеся у него зубы.
— Сам-то как здесь? — прервал я его словоизлияния.
— Спасибо нашей советской власти народной. Не бросила на чужбине. Послали за нами пароходы. Поклон Ленину до земли. Свечки за него буду теперь ставить…
Вот, а Терехин новую власть благодарит, за Владимира Ильича свечки будет ставить. Она ему не хуже родной матушки, не бросила, с каторги вызволила.
— Домой я сейчас добираюсь. Говорят, скоро в деревне землю делить будут…
Опять Терехину подфартило… Его это власть.
Из истории, что в школе изучал, я помнил, что земля не очень долго в руках в тех, кто её обрабатывает, останется. Колхозы по всей стране начнут организовывать, станет землица колхозной. Вроде, как и своей, но не своей… На этот счёт у меня опять полного понимания не было. Хотя, в колхозе я работал. Осенью по целому месяцу на первом и втором курсе собирал картошку перед началом занятий. Правда, собирал не долго, почти сразу в бригаду грузчиков пристраивался. Наполняли ведра клубнями всё больше девицы, а немногочисленные парни-студенты медики мешки с картошкой на машины и в тракторные тележки грузили.