Ванька 9
Шрифт:
Капитан Манжен и инженер даже в лице изменились. Как ни странно, они поняли вопрос. Впрочем, Манжен частенько крыл нас матом по-русски, может и кроме матьков он шире наш родной язык знал? Про инженера я ничего сказать не могу — раньше я его только издали видел.
Лицо инженера было сейчас крайне удивленным, а у коменданта лагеря — злым-презлым.
Что-то инженер хотел спросить у капитана, но тот крепко схватил его за рукав и потащил к машине, на которой ранее он и приехал. Чуть ли не силой Манжен затолкнул инженера
В общем, можно сказать — взашей его выгнал.
Затем Манжен почти бегом вернулся к Оченину. Тот как стоял, так и стоял.
— Какие деньги? — уже по-русски, но подбирая слова, вызверился на солдата комендант лагеря.
— Простые. По три франка за каждый день работы, — как ни в чём не бывало ответил Оченин.
— Три франка? — рассерженно сдвинул брови высоченный капитан.
Впрочем, русский солдат был его не ниже.
— Три франка.
— Кто сказал?
— Есть добрые люди…
— Кто?
Оченин промолчал. Не выдал сержант-майора. Тому и так часто от капитана попадало за дело и просто так. Последний раз — за нашу проделку в церкви. Не за саму её, а за то, что сержант-майор об этом коменданту лагеря не доложил. Кюре за нас капитану попенял, а он и дел не знает…
Манжен тогда долго орал на своего подчиненного, морда у него была — как помидор. Прикуривать от неё было можно.
— Три франка за день, — стоял на своем Оченин. — Положено.
— Нет вам денег. На все три франка кушаете!
Во как… У меня чуть тачка из рук не выскользнула. Да на три франка столько этой фасоли можно купить, что живот порвёт! Зажимает наши денежки капитан!
Кушаете… Это, сам Манжен, может и кушает, а мы с голоду дохнем.
— Нет денег — нет работы, — пошёл в отказ Оченин. — Так мы решили.
Ого. А я про такое и не знал! И про три франка в день, и про то, что забастовка в лагере готовится. Солдаты ко мне хорошо относятся, но всё же я для них не свой брат.
— Взять его! — это уже было сказано по-французски охранникам.
Оченин сплюнул себе под ноги и заложил руки за спину. Ведите мол, куда угодно, сопротивляться я не буду…
Три франка в день — в Африке, это не мало… Причем, за простую работу лопатой.
Тут мне на ум присказка, из дома ещё, не здешняя, пришла. Про то, что два солдата из стройбата заменяют экскаватор. Нет тут пока слова стройбат, экскаваторы, те — имеются.
Как мой друг Мишка, а он служил в десанте, шутил, что стройбатовцы — самые могучие и жестокие воины. Звери, просто. Им даже автоматы боятся в руки давать, только лопатами вооружают…
Глава 6
Глава 6 Незваная гостья
В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке — большие злые крокодилы…
Ну, допустим, акул тут я не видел. Горилл — тоже. Про крокодилов я уже и не говорю. Не
Комары — имеются. Хуже всяких крокодилов кусают. В уши, нос, рот забираются. Никакого сладу с ними нет.
От них беда и пришла.
Кусали, кусали они нас и накусали.
Незваная гостья сейчас по нашим баракам разгуливает — какая-то лихорадка. Ну, коли уж мы сейчас в Африке, то — пусть будет африканская. Так я для себя эту болезнь и называю — африканская лихорадка. Может, она и как-то по-другому называется, но я не в курсе. Не доучился я дома до изучения инфекционных болезней, тем более — которые в Африке случаются. Здесь, когда медицину осваивал, нам про африканские хвори ничего не рассказывали.
Болели мои товарищи по несчастью, болели, но единично. Тут — почти половина сразу с ног свалилась.
— Иван Иванович, что-то мне совсем плохо…
Родион Малиновский сегодня ночью занемог. Лицо красное, на коже рук, груди, спине, да и везде в других местах — красные пятна.
— Комары, Иван Иванович, накусали…
Комары… Знаем мы этих комаров. Тут не в них дело. Нет, я думаю — в них, но эти пятна из-за воспаления и расширения подкожных капилляров.
Комар вирус в организм Родиона принёс, а он и воспаление вызвал.
Глаза у Малиновского тоже красные, как у чудища какого-то. Болят они ещё сильно.
— Вырвать бы их… — это Родион про свои глаза.
— Я тебе вырву. — показываю я Родиону кулак.
Тот губы кривит. Якобы — улыбается.
— Говори, что ещё беспокоит, — произношу это, а сам пульс у Малиновского считаю. Частит он, очень даже частит… Ну, правильно, температура-то у парня сейчас высоченная. Термометра у меня нет, но лоб у больного в сей момент — яичницу жарить можно.
— Голова раскалывается…
Так, головная боль. Понятное дело.
— Суставы все выворачивает…
— Ещё что?
Тормозит с ответами мой санитар, сознание у него ещё ко всему прочему спутано.
— Мышцы судорогами сводит, — продолжает отвечать мне Родион. — Тошнит ещё, но пока не рвало.
Ну, это — впереди. Других больных в бараке рвало и Малиновского будет.
Что у него с лимфоузлами?
Как я и ожидал — увеличены.
— Больно?
— Больно…
Ага, лимфоузлы ещё и болезненны.
Я продолжил обследование Родиона. Хоть бы не найти у него ничего плохого! Плохого, это того, что было у наших солдат перед их смертью. Да, уже несколько заболевших нашли свой последний приют в чужой им африканской земле.
Я помял живот Малиновского.
— Нигде не больно?
— Нет…
Слава Богу, симптомов раздражения брюшины нет. Это — хорошо.
Отеков нет. Это — тоже в плюс.
Печень из-под края реберной дуги не выходит. И — не надо.
— В сон не тянет?
— Нет. Наоборот, что-то не спится.