Ванька-ротный

Шумилин Александр Ильич

— Вот! — тыкал он в бумажку пальцем.

— Я шесть месяцев на восточном фронте. Мне положен отпуск. Я вчера получил документы. Я должен ехать домой! [Я устал.] Ферштеен зи? — устало доказывал немец.

— Ферштеен! Ферштеен! — отвечал я, — Это нам, муде ферштейн! [136]

— Чаво он говорит? Товарищ лейтенант, — спрашивают меня солдаты.

— Он просит, чтобы мы его отпустили. Ему нужно ехать домой!

— У него отпуск. Он должен ехать в Германию.

136

Здесь

и далее, — "Это нам, муде ферштейн!", игра слов по созвучию, заменитель ненормативных выражений в повседневной лексике автора. Эпизод допроса пленного объясняет происхождение фразы.

— Ich werde mude. Verstehen Sie?

— Это нам, муде ферштейн!

Солдаты, услышав причину рёва, схватились за животы и закатились дружным радостным смехом. Смеялись они по настоящему до слёз. У немца слезы от расстройства, а солдат пробило от смеха слезой.

— Такое дело! Многие ржали до коликов в животе.

Немец видно усёк, что я перевёл его просьбу солдатам. Он посмотрел на них и снова заревел. У солдат по щекам катились слезы. Плакали все. И ржали, как лошади.

— Ну и потеха! Вот уморил! Ведь всех, стерва довёл до слёз!

Немец обвёл всех внимательным взглядом, заморгал глазами и опять заревел.

— Товарищ лейтенант! Уберите его отселя! Он всех тут нас замертво на полу уложит!

— Ты смотри, в штаны не напусти! — вставил другой.

— Ведь надо же случилось!

— Ух, мать твою! Больше не могу!

— Вы его спросите …, — и солдат валился на пол, навзничь и катался по полу дергаясь.

— А куда он должен ехать?

И опять под грохот солдатских глоток, под рёв немца, все кто сидели на лавке покатились на пол.

— Ну и денёк! Хуже не придумаешь! После такого и умереть не страшно!

— Вот спасибо! Вот потешил душу! Дай я его поцелую!

Страсти понемногу улеглись. Я прикрикнул на немца, чтобы он наконец перестал реветь и спросил его!

— Скажите пожалуйста! Когда вы в отпуск должны отправиться?

— Чего вы говорите? Товарищ лейтенант.

— Я спросил его, когда он хочет уехать в отпуск домой.

— А он чего?

— Он говорит, что поедет сегодня. Вы, говорит должны меня отпустить немедленно.

Солдаты, услышав перевод, гаркнули дружно.

— Я не то спросил, — сказал я, — Я хотел спросить, куда он должен ехать.

Немец после моей последней фразы заметно повеселел. А солдаты, то один, то другой неожиданно фыркали. Кого-то прорвало. И они зашлись снова смехом.

После уточнения ряда вопросов, наконец, было выяснено. Немец сдал своё оружие, простился с друзьями, выпил с ними по шнапсу.

— Наверно навострился к своей длинной и тощей "фрау"! — сказал кто-то из солдат.

— Фрау! Фрау! — закивал радостно немец.

— Теперь у тебя "Фриц" другой отпуск! До самого конца войны!

— Вот счастливый человек, — добавил кто-то, — Вернётся домой после войны! А мы?

Немец охотно рассказал, что их 262 [137] пехотная дивизия отступала сюда из-под Калинина. Здесь на рубеже Старицы их сапёрный батальон должен был отрыть окопы в полный профиль. В батальоне находился представитель из дивизии, он должен был принять у них готовую

работу. Если гер официр тоже в плену у русских, то он может подтвердить, что мне положен отпуск.

Из деревни нас вскоре выперли, приказали преследовать немцев. Мы сдали немца и двинулись вперёд. По какой из дорог отходила немецкая пехота, заранее трудно было сказать. Прифронтовые дороги немцы регулярно чистили и обставляли их вехами с пучками соломы.

137

161 пд.

Мы день и ночь шли за отступающими немцами, и при подходе ко Ржеву меня сменила другая рота. Она пошла вперёд, резко забирая вправо, а я со своей должен был идти следом за ней.

Из подчинения 31 армии мы вышли. Дивизию передали в 39 армию, которая наступала правее Ржева. От одной деревни к другой мы шли за санями и повозками. Мы проходили деревни совсем не тронутые войной.

Однажды рота вместе с обозом встала на ночёвку. Меня вызвал начальник штаба полка, и я взглянул на карту района. Полковые нас догнали по дороге в этой деревне. Рассматривая карту, я обнаружил, что мы вторые сутки обходим с севера стороной город Ржев.

Карты на маршрут следования я не имел. Мне сказали, чтобы я запомнил маршрут движения мысленно. Отправной точкой, для дальнейшего движения был правый берег Волги. К сожалению, характерных ориентиров на берегу Волги не было и среди снежных равнин и бугров местонахождение своё трудно было определить.

В этих снежных просторах и при не совсем ясной обстановке, когда точно не знаешь, где находятся немцы и ты, не имея на руках карты местности и без знания куда нужно в данный момент идти, трудно выдержать взятое направление. Рота, которая шла впереди, отошла вместо нас на охрану обоза, а я со своими солдатами вышел вперёд. Я шёл на авось, по памяти и компасу и старался сохранить чувство времени.

На каждой развилке дорог, на каждом крутом повороте я должен был стоять и вспоминать пройденный путь. Тогда я не думал, что логическая нить пути может случайно или вдруг оборваться.

Мы вышли из леса и повернули на дорогу. По ту сторону дороги снежное поле и редкие покрытие инеем кусты. Впереди развилка дорог. Я остановился, солдаты легли в снег. Я послал двух связных в тыл, уточнить по какой из дорог мне следует двигаться. Через некоторое время они вернулись. Мне было приказано взять правее и двигаться в направлении на станцию Чертолино.

Когда рота по заснеженному руслу реки Сишки обошла пару деревень и поднялась на бугор, нас обстреляли немцы на подходе к какой-то деревне. Мы залегли по обе стороны дороги и после короткой разведки, я послал двух солдат с донесением в тыл. Я просил, чтобы в роту доставили конную упряжку с 45-ти миллиметровой пушкой.

Упряжка пришла. Пушку выкатили на бугор. Она тявкнула три раза вдоль деревни. Этого было достаточно. Немцы разбежались в разные стороны. Мы прошли по деревенской улице, вышли за околицу, и повернув строго на юг, пошли в направлении станции Чертолино.