Ванька-ротный
Шрифт:
— Послал умирать солдат! У них среди тылового сброда все так делают! — Они солдат за людей не считают!
— Извини лейтенант! Я понял свою ошибку! Разреши я сам вытащу раненых?!
— Как интересно ты будешь смотреть в глаза всей роте? — Картуз сними! Каску надень! Иди! А я посмотри как ты с этим справишься. Тут посижу, подожду пока ты вернешься!
— А ты Балашов кончай ковыряться в пулемете. Займись полной разборкой, даю тебе разрешение! Мы с тобой потом поговорим! Старший лейтенант снял с головы свой картуз, отстегнул от поясного ремня новенькую каску, надвинул ее поглубже и полез вперед. Больше я его не видел. Его могли подстрелить немцы. Или видя свое безвыходное положение он сам сдался им. Он видно не знал, что немцы пленных с плохой болезнью расстреливали на месте. Мы знали это от немецких пленных. Я просидел в окопе
Политрук Соков благополучно добрался до медсанбата. Потом, как я узнал, его отправили в эвакогоспиталь в город Торжок. Из Торжка его эвакуировали в Иваново и, потеряв ногу, на фронт он больше не вернулся. Жил он в Москве на Магистральной улице, а в последнее время переехал в Строгино.
Пулеметная рота держала под обстрелом все косогоры и низины бугра. Днем пулеметчики стреляли одиночными, чтобы не выявлять себя. А к вечеру они, усталые, назначали часовых и ложились спать. Немцы воспользовались ночным затишьем стали выволакивать трупы и раненых. Пусть заберут тех и других. В такую жару и без вони трупов дышать нечем. С одной стороны из траншеи шел трупный дух, а тут под самым носом пустили вонь откормленные немцы. Итак солдат мутит и рвет. Смердящий дух полз со всех сторон, если было безветренно. Я приказал пулеметчикам ночью не стрелять. По пламени вспышек немцы могут засечь где мы сидим. Для стрельбы ночью нужно иметь запасные позиции.
Пулеметчики сами понимали, что вести огонь просто так ни к чему. На каждую пулеметную очередь немцы отвечали орудийной стрельбой. В эту ночь до самого "морген фрю" немцы сидели молча. С этого дня на высоте воцарило спокойствие. "Морген фрю" — по высоте немцы пускали один снаряд и за ним три другие и до рассвета больше не стреляли. "Морген Фрю!" Господа фрицы! Вы опять жрете? — кричали пулеметчики в сторону низины прикрыв ладонями, как рупором рот. Солдаты пулеметчики знали некоторые слова по-немецки. Трупный запах подобрался к пулеметным ячейкам. Отвратительно противный запах и вонь заполнили все низины, воронки и окопы. Особенно сильным он был, когда стихал ночью ветер, когда воздух стоял неподвижным. Он полз по земле и стелился низом. Он в душу вселял какой-то ужас, забирался в голодное нутро, выворачивал кишки и мутил сознание. Одно дело говорить, а другое тянуть его носом и хватать ртом. Так продолжалось несколько дней. Ночью на высоту проложили телефонный провод, принесли кормежку, подобрали раненых. Теперь над высотой пули посвистывали. В эту ночь пополнения на высоту не дали. Телефонист связался с полком и меня вызвали на провод. У телефона был сам командир полка.
— Тебе нужно собрать всех стрелков и взять их под свое начало! — Собери остатки стрелковых рот, назначь старших, определи им участки обороны и поставь боевую задачу!
— И смотри, чтоб никто не сбежал с высоты! Пополнения больше не будет!
— Хорошо! — сказал я. Но прежде вы мне пришлете письменный приказ о назначении меня командиром батальона. В приказе укажите, что Кождан от должности отстранен. Отстранение и назначение согласуете, как положено, с дивизией.
— Ты что спятил? Какой тебе еще приказ, раз я говорю тебе собрать стрелков. Какой тебе еще письменный приказ, когда ты и так отвечаешь за свой участок обороны.
— За участок пулеметной роты! — уточнил я. А за стрелков, которые в лес бегут, я не отвечаю. Без письменного приказа стрелков на высоте собирать не буду.
— Какой тебе еще приказ?
— Без приказа я им никто. И потом вы забыли? Как бой, давай лейтенант собирай и отвечай за стрелков. Ты вроде комбат. Ты за всех отвечаешь. А как отвели во второй эшелон, так ты не комбат, на это место назначен Кождан. У вас там в лесу сидят два комбата. Они наверно завшивели от безделья!
— Кончай демагогию! — закричал командир полка.
— Хорошо я молчу. Говорите вы. Только собирать остатки двух батальонов я не буду. Вы не даете мне слова сказать.
— Ну говори! Еще в чем дело?
— Дело в том, что все политруки стрелковых рот прячутся в лесу с начала наступления. Ни комбаты, ни они, ни разу здесь не были. Бросили солдат и что они сейчас там делает никто толком не знает.
— Я не собираюсь за других пахать! За здорово живешь отвечать за пехоту. Будет письменный приказ — я их командир, я всех загоню в переднюю траншею! Убегут стрелки с высоты — пусть
— А там кто нибудь есть живой кроме этого лейтенанта?
— Кроме него, нет никого!
— Вот сволочь! В живых один остался!
— А что он говорит?
— Требует письменного приказа о назначении комбатом.
Этот разговор мне потом передали офицеры штаба. Фраза брошенная командиром полка — "Вот сволочь один остался!" — облетела все службы и тыловые подразделения полка. Улыбались офицеры, ординарцы и писаря — "Вот сволочь, один в живых остался!" После этого телефонного звонка командир полка устроил облаву по всем землянкам в лесу и за лесом. По его приказу обшарили все тыловые подразделения и кухни. Из леса выволокли двух комбатов, батальонных офицеров и политруков стрелковых рот. Собранные топтались возле полкового блиндажа, ожидая грозного решения. Комбатов и их помов отправили в дивизию. Куда девались они потом, осталось неизвестно. Четырем политрукам приказали идти на высоту. Их предупредили на счет трибунала Остатки стрелков ночью окопались ближе к пулеметчикам. Связной из полка довел политруков до траншеи и вернулся обратно. Политрукам приказали неотлучно сидеть в окопах вместе с солдатами. Они разыскали остатки рот, поговорили с солдатами и узнали, что совсем недалеко сидят пулеметчики и у них есть землянка. Меня в это время не было на месте, я ходил по роте и проверял пулеметы. На месте воронки мы построили землянку. Теперь она была готова и в ней отдыхали свободные от дежурства смены, землянка была небольшой, но достаточно глубокой. Поверх трех накатов из бревен была насыпана земля и укрыта ржаной соломой. Возвращаясь от дежурных расчетов, я подошел к ротной землянке и увидел странную картину. Растерянный часовой и отдыхавшие в землянке солдаты сидели снаружи у входа. Что за чертовщина! — подумал я. Почему солдаты вылезли наверх и не отдыхают?
— Вы чего торчите в проходе? — спросил я их. — Солдаты молчали. Взглянув вниз в проход я заметил, что в землянке находились какие-то люди. Оттуда из входа доносились незнакомые голоса. Оказалось, что офицеры, которых выдворили из леса, без особых усилий выставили наружу моих солдат. Я покачал головой. Мне стало даже жарко. Я услышал снизу, из-за висевшей плащпалатки на входе знакомый голос. Это был Савенков. Меня передернуло от предстоящей встречи.
— Кто там? Командир роты пришел? Заходи! Выставив пулеметчиков из землянки наверх, они теперь приглашали меня спуститься к ним. Я спрыгнул в ход сообщения, перешагнул ступеньку, по которым выходя из землянки подымался спокойно, и отдернул занавеску висевшую над дверью. В глубине землянки, при свете мигающей коптилки на нарах сидели чужие люди. Твердый ком подкатился к горлу. Солдаты сверху смотрели на меня. Что-то теперь будет? Это подхлестнуло меня. Я повернулся назад и закричал на часового.
— По какому праву ты допустил в землянка посторонних людей?
Солдат стоял и моргал глазами. Потом он набрал воздуха во внутрь и нерешительно проговорил:
— Они сами! Я не мог ничего! Они офицеры!
— Какое мне дело до офицеров, которые болтались где-то в лесу!
— Если они из стрелковых рот, то пусть идут к своим солдатам!
— Ты лейтенант чего шумишь?
— У меня фамилия такая!
— Спускайся сюда, здесь и поговорим! В землянке мерцал огонек коптилки. В мигающем свете были видны желтые, вытянутые лица непрошеных гостей.
— По приказу вам следует сидеть со своими солдатами! Здесь место для пулеметчиков. Прямо из леса и под накаты! Не жирно ли будет?
— Ладно лейтенант не горячись! Все поместимся здесь!
Один из прибывших постарше годами махнул рукой /Что мол с ним разговаривать!/, сказал:
— Каждый мальчишка будет на нас кричать! Мы отсюда никуда не пойдем! Он посмотрел на меня и добавил:
— Ну что?
Я отдышался. Вздохнул глубоко, немного помолчал и успокоился. Злость моя постепенно прошла и я спокойно ровным и твердым голосом сказал: